Клавдий Марцелл, прозванный «мечом Италии», был истинный воин, храбрый солдат, наделенный большой физической силой, и превосходный полководец, соединявший с отвагой осторожность и присутствие духа. При этом он обладал справедливостью и бескорыстием, кротостью и приветливостью. Но когда дело касалось интересов Рима, он умел быть строгим и беспощадным. Он любил греческую культуру и греческий язык, хотя военная карьера оставляла ему мало времени для занятий.
В первый раз Марцелл вступил на военное поприще во время первой Пунической войны в Сицилии, где он участвовал в сражениях против Гамилькара. В одном из этих сражений он спас жизнь своему усыновленному брату Отацилию, закрыв его своим щитом и убив нападавших на того воинов. За это полководец наградил его венком. Вскоре после этого он стал курульным эдилом, а потом авгуром. В 222 году народ избрал его консулом и поручил ему совместно с его товарищем Гнеем Корнелием Сципионом воевать с галлами на берегах реки По. Галлы, долго остававшиеся в бездействии, в 225 году снова начали войну против Рима, вторгшись с большим войском в Этрурию и намереваясь двинуться на сам Рим. Их войско было почти полностью уничтожено при Теламоне. После этой победы римляне решили напасть на галлов в их собственной стране и окончательным покорением их навсегда положить конец вторжениям этого народа в Италию.
В 224 и 223 годах были покорены галльские племена к югу от По – лингоны, бойи и анары. Консул Фламиний, впоследствии павший при Тразименском озере, переправился в 223 году через По и разбил в кровопролитном сражении инсубров, самое могущественное племя галлов. Марцелл и Сципион появились в следующем году на этом же самом поле битвы. На помощь инсубрам вышло 30 000 трансальпийских галлов, из местности между Альпами и Роной. Все они были опытными наездниками и называли себя гезатами, т.е. наемными солдатами. Вследствие их прибытия война, которая была уже почти окончена, разгорелась снова.
Оба консула осадили Ацерры, укрепленный город инсубров. Чтобы оттеснить их оттуда, предводитель гезатов Виридомар с 10 000 человек вторгся в земли к югу от По. Тогда Марцелл оставил своего товарища со всей тяжелой пехотой и третьей частью конницы перед Ацеррами, а сам с остальной кавалерией и легкой пехотой погнался за гезатами и безостановочно шел день и ночь, пока не настиг их около занятого римлянами Кластидиума. Для отдыха не оставалось ни минуты, потому что, как только галлы увидели неприятеля и его малочисленность, они с криком кинулись на него. Чтобы не быть подавленным численностью, Марцелл поставил впереди себя свои эскадроны таким образом, что одно крыло стояло почти против другого. Но в ту минуту как он дал знак к нападению, лошадь его испугалась диких криков неприятеля и кинулась назад. Чтобы не поселить в такую важную минуту в своих солдатах никакого суеверного предчувствия, Марцелл повернул налево кругом и стал молиться солнцу, желая показать, что он нарочно сделал такой поворот, так как римский обычай требовал употребления при молитве такого приема. В это же время он дал обет принести в дар Юпитеру Феретрию так называемое spolia opima, т. е. вооружение, отнятое одним предводителем у другого.
Завидев Марцелла, Виридомар – высокая, страшная фигура, в блестящем вооружении, украшенном золотом, серебром и пурпуром, – кинулся ему навстречу. Первым же ударом копья Марцелл сбросил его на землю и в ту же минуту поразил насмерть вторым и третьим ударом. После того он соскочил с лошади и, положив руку на вооружение мертвого, воскликнул, обратившись к небу: «Юпитер Феретрий, ты, взирающий с небес на боевые подвиги полководцев, будь мне свидетелем, что я третий полководец, собственноручно убивший неприятельского военачальника и государя для того, чтобы принести тебе в дар первую и славнейшую добычу! Пошли нам такое же счастье в дальнейших наших действиях!» Ободренные этим, всадники и пехотинцы Марцелла вступили в рукопашный бой с испуганным неприятелем и в короткое время одержали блистательную и удивительную победу. Неприятель, намного превосходивший их численностью, был почти совершенно уничтожен. С богатой добычей вернулся Марцелл к своему товарищу, который в это время подошел к Медиолану, столице инсубров. Но вместо того чтобы осадить этот город, он сам оказался осажден инсубрами. Прибытие Марцелла изменило положение дел. Гезаты, узнав о смерти своего государя, отступили, и Медиолан покорился. После этого и остальные галльские города отдались во власть римлян.
Марцеллу за его подвиги в Галльской войне был назначен триумф, и он торжественно провез свою добычу на колеснице через весь город в храм Юпитера Феретрия и там принес ее в дар богу. Римляне были так обрадованы окончанием Галльской войны, что из благодарности Аполлону отправили в подарок в Дельфы золотой сосуд в 50 фунтов весом и уделили значительную часть военной добычи союзным городам и царю Гиерону Сиракузскому.
Римляне еще занимались закладкой крепостей (Плаценция, Кремона и Мутина) и прокладыванием дорог для обеспечения за собой завоеванных галльских земель Альп, когда Ганнибал спустился с Альпийских гор и снова сделал их положение шатким.
Почему Марцелл в первые годы войны с Ганнибалом не занимал никакого значительного поста, неизвестно. Только после поражения при Каннах он снова появляется на сцене. В то время он получил назначение на должность претора в Сицилии и находился в Остии, откуда должен был отправиться на свой пост с двумя легионами, когда ему было приказано двинуться с одним легионом в Канузию и принять командование войском, уцелевшим в сражении при Каннах. Назначенный же как раз в это время диктатором Марк Юний Пера набрал в Риме четыре новых легиона для похода против Ганнибала. Из Апулии Марцелл двинулся в Кампанию где его опередил Ганнибал с целью завладеть Капуей. Благодаря своей смелости и осторожности Марцеллу, которому в то время было уже за 50 лет, удалось в этом и в следующем году (216 и 215) стать относительно Ганнибала в значительно выгодное положение, и этим, после стольких поражений, отчасти поднять мужество и энергию римлян.
В Кампании война велась за обладание отдельными городами, в которых народная партия стояла на стороне Ганнибала, а партия сената и дворянства – на стороне римлян. В числе прочих и граждане Нолы желали примкнуть к Ганнибалу, но сенат сумел остановить это и призвал Марцелла. Марцелл занял Нолу еще до прибытия Ганнибала. Самым ревностным приверженцем Карфагена был пламенный юноша Луций Бандий, который в сражении при Каннах храбро сражался под римскими знаменами и в конце битвы был найден тяжело раненным среди трупов.
Ганнибал вылечил его и, наградив богатыми подарками, отпустил домой. Прибыв на родину, Бандий употребил все свое влияние, чтобы склонить своих сограждан к отделению от Рима. Марцелл мог бы его казнить и тем сделать безвредным для себя, но у него не хватило духу умертвить воина, так храбро сражавшегося за Рим в самые критические минуты. Он предпочел привлечь его снова на сторону Рима добротой и приветливостью. Поэтому, встретив его однажды на улице, Марцелл вступил с ним в разговор и спросил его имя. Юноша назвал себя, и тогда Марцелл с радостью и удивлением воскликнул: «Стало быть, ты тот самый Бандий, о котором в Риме так много говорили, который один из всех сражавшихся при Каннах не покинул консула Эмилия Павла и принял в свою грудь пущенную в консула стрелу!» Бандий отвечал утвердительно и показал некоторые из своих ран. «И с таким доказательством преданности твоей к нам, – сказал Марцелл, – ты не явился тотчас же ко мне? Неужели ты думал, что мы ценим так дурно в наших друзьях заслуги, которых не может не оценить даже враг!» – с этими словами он протянул ему руку и подарил боевого коня и 500 драхм серебра. С этой минуты Бандий сделался вернейшим союзником и товарищем Марцелла и ревностно помог ему подавить возмущение.
В это время Ганнибал появился перед Нолой и ежедневно выводил свое войско из лагеря, тогда как Марцелл выставлял свои войска перед стенами города для его защиты. Произошло несколько небольших стычек, но ни один из командующих не подавал знак к генеральному сражению. Между тем знатнейшие жители Нолы уведомили Марцелла, что граждане собираются на ночные сходки с карфагенянами и замыслили, как только римское войско выйдет из ворот, напасть на его обоз, ворота затворить и, заняв стены, пустить в город вместо римлян карфагенян. Это обстоятельство побудило Марцелла вступить в сражение, прежде чем в городе вспыхнуло восстание. Он разбил свое войско на три отделения, поставил их внутри города у трех ворот, которые вели к неприятелю, велел обозу следовать за ним, а дровосекам, маркитантам и негодным к бою людям приказал нести сваи. У средних ворот он поместил свои легионы и римскую конницу, а у обоих боковых – новобранцев, легкую пехоту и конницу союзников. Жителям Нолы было запрещено подходить к стенам и воротам, а обозу было дано особое прикрытие.
Ганнибал, как он уже делал это в продолжение нескольких дней, стоял до глубокого вечера перед своим лагерем в боевом порядке и удивлялся тому, что римские войска не делали вылазок и что на стенах не показывался ни один человек. Он предположил, что римляне узнали о его переговорах с жителями Нолы и боялись выходить из города. Поэтому он решился штурмовать стены города, надеясь, что во время этой атаки горожане начнут восстание. Приказав принести из лагеря все орудия штурма и поставив их в первом ряду, Ганнибал двинул свои войска против стен и ворот. В это время Марцелл внезапно открыл ворота, и римляне с боевыми криками ударили по неприятелю. Центр карфагенских войск уже был объят ужасом и смятением, когда из обоих боковых ворот устремились на правое и левое крыло неприятеля легаты Валерий Флакк и Аврелий. Маркитанты, дровосеки и прикрытие обоза усилили криками общую сумятицу, так что карфагеняне подумали, что перед ними огромная армия. В короткое время карфагенское войско было отброшено в свой лагерь с большими потерями — 2800 человек против 500 у римлян. Это была первая победа, одержанная римским полководцем над Ганнибалом.
После отступления Ганнибала от Нолы Марцелл занял ворота, для того чтобы никто не мог выйти из города, и произвел следствие над теми, кто вел тайные переговоры с неприятелем. Более семидесяти граждан были признаны виновными в измене и обезглавлены, а имущество их конфисковано. После этого Марцелл передал сенату управление городом и отправился в Суэссулу, где разбил лагерь на возвышении, которым римляне долго пользовались для прикрытия Нолы и других городов Кампании.
В награду за этот блистательный подвиг Марцелл единогласно был избран консулом и на следующий, 215 год, но так как во время избрания гремел гром и жрецы объявили это неблагоприятным предзнаменованием, он отказался от консульской должности и был сделан проконсулом. На самом деле причиной его отказа послужило то, что он, как и другой консул, Тиберий Семпроний Гракх, был плебеем, а по закону оба консула не могли быть из плебеев.
В этом году Марцелл снова командовал кампанийским войском в лагере при Суэссуле и при Ноле и оттуда совершал опустошительные походы в страну самнитов и гирпинов, державших сторону Ганнибала. Когда же Ганнибал выступил против него, он заперся в стенах Нолы. Карфагенский полководец расположился лагерем на расстоянии около тысячи шагов от города. Ганнибал сначала пытался овладеть городом через измену, но это не удалось, и тогда он окружил город войском, чтобы в одно и то же время ударить штурмом на стены со всех сторон. Как только Марцелл заметил его приближение к стенам города, он сделал вылазку со всем своим войском. Первое нападение окончилось избиением многих застигнутых им врасплох, но когда на битву сбежались все остальные и силы уравновесились, началось страшное сражение, обещавшее сделаться одним из самых значительных за всю эту войну. Но вдруг разразилась буря и пошел такой проливной дождь, что битву пришлось прекратить.
Карфагеняне потеряли 400 человек, а римляне – 50. Ливень длился всю ночь до 9 часов утра следующего дня, поэтому обе стороны, несмотря на свое желание сразиться, остались за укреплениями. Когда же на третий день Ганнибал вывел на грабеж в окрестностях Нолы часть своих войск, Марцелл немедленно выступил со своим войском. Ганнибал принял сражение и после долговременной и жестокой сечи был оттеснен в свой лагерь. Он потерял 5000 убитыми, 600 пленными и 19 знамен. У римлян погибло меньше тысячи человек. Доставшееся в качестве добычи оружие Марцелл сжег, так как заранее обещал принести его в дар Вулкану. Через три дня после этого сражения на сторону Марцелла перешли 1272 нумидийских и испанских всадника, которые оставались верными римлянам до конца войны. В награду за храбрость испанцы получили земельную собственность в Испании, а нумидийцы – в Африке.
В 214 году Марцелл был избран консулом вместе с Фабием Максимом. В этом звании он некоторое время вел войну в Кампании и в третий раз одержал значительную победу над Ганнибалом при Ноле, после чего был послан на Сицилию, где предстояла война с Сиракузами. В Сиракузах в это время был убит Гиероним, внук Гиерона, дравшийся под знаменами Карфагена, и город пытался снова вступить в союз с римлянами. Однако двое граждан, Гиппократ и Эпикид, родившиеся в Сиракузах, но воспитанные в Карфагене, с помощью наемных войск захватили власть в свои руки, и можно было опасаться, что город открыто перейдет на сторону Ганнибала. Вскоре эти двое действительно вовлекли Сиракузы в новую войну с Римом, и тогда Марцелл вместе с претором Аппием Клавдием приступил к осаде Сиракуз.
Сиракузы в это время превосходили размерами Рим. Мощные высокие укрепления, которыми их окружил тиран Дионисий Старший, простирались на 180 стадий. Марцелл пустился со ста кораблями на штурм стен, омывавшихся морем, тогда как Аппий Клавдий угрожал городу на суше. Из кораблей, атаковавших стены, большая часть, укомплектованная стрелками и пращниками, держалась в некотором отдалении и осыпала стены таким множеством выстрелов, что удержаться на них было весьма трудно. Остальные восемь пятивесельных судов, которые должны были подойти к самым стенам, были соединены одно с другим попарно. На них были построены башни в несколько этажей, оборудованные мостами в уровень со стенами, чтобы можно было войти в город прямо с кораблей. Эти серьезные приготовления, однако, не помогли, благодаря гениальным способностям одного человека — знаменитого математика и механика Архимеда.
Он выставил на стене по направлению к морю изобретенные им орудия различной величины и метал из них в корабли тяжелые камни. Те же суда, которые стояли ближе, он осыпал более легкими, но зато более частыми ударами. Как только какой-нибудь корабль подходил близко к стене, Архимед, при помощи поставленных на ней подъемных бревен, к которым были прикреплены так называемые железные руки, хватал его и поднимал в высоту так, что он держался только на задней части, и потом отпускал. Корабль стремительно падал в воду и тонул. Этими же железными руками захватывались солдаты, которые подбрасывались вверх и падали в море. В результате, нападение с моря окончилось полной неудачей. Штурм начали с суши. Но и здесь еще во время Гиерона Архимед искусно укрепил стены различными орудиями, так что в этом году все усилия римлян оказались напрасными, и после восьмимесячной осады Марцелл ограничился обложением города с моря и с суши, принуждая жителей к сдаче голодом.
Между тем карфагеняне, которые до этого времени помогали Сиракузам только флотом, высадили на Сицилии и сухопутное войско из 25 000 человек под предводительством Гимилькона и овладели Агригентом и рядом других городов. Гиппократ, смелый и способный военачальник, вышел из Сиракуз с 10 000 человек для соединения с Гимильконом, и большая часть сицилийких городов примкнула к карфагенянам в негодовании отжестокостей и строгости, с которой действовали римляне на острове. Положение Марцелла в конце 213 года стало не совсем благоприятным. Тем не менее в начале 212 года, ночью, когда в Сиракузах происходило празднество в честь Артемиды и часовые на стенах заснули после обильной попойки, ему удалось подняться на городскую стену в одном из ее наиболее низких участков и занять часть предместья. На следующее утро, вторгнувшись в город со всем своим войском, он без особого сопротивления овладел тремя предместьями, которые тут же были ограблены, но без кровопролития. Ахрадина и Назос, древние части города, отделенные от предместий высокими стенами, остались в руках неприятеля, но сдалась крепость Эвриалос, находившаяся вне города и прикрывавшая собой дорогу, ведущую в глубь Сицилии.
Рассказывают, что когда Марцелл, войдя в предместье, посмотрел сверху на Сиракузы и подумал о многолетней славе этого прекрасного города, о том, как он не раз уничтожал афинский флот, как перенес столько войн с карфагенянами, как блистал под владычеством могущественных государей, мысль о скором конце этой столицы в пожаре вызвала в римском полководце глубокое сожаление и слезы. Чтобы спасти город от этого бедствия, он через сиракузян, находившихся в его лагере, обратился к гражданам с предложением сдать ему город. Но граждане уже не были хозяевами города – он находился в руках солдат и римских перебежчиков, знавших, что в случае сдачи им нечего рассчитывать на помилование. Поэтому Марцелл вынужден был решиться на осаду и окружил Ахрадину тремя лагерями.
Между тем Гимилькон и Гиппократ подошли со своими войсками на выручку городу и, поддерживаемые карфагенским флотом и сиракузским гарнизоном, попытались совершить нападение на римские позиции, но были отбиты и вынуждены расположиться лагерем на болотистых берегах протекавшей к югу от Сиракуз реки Анапа. Зной вызвал страшную моровую язву, уносившую людей массами. Римские же войска, стоявшие в предместьях, несли лишь незначительные потери. Гимилькон и Гиппократ умерли от чумы, армия разошлась, карфагенский флот, стоявший в гавани, бежал. Эпикид, командовавший в городе, удалился в Агригент. После этого сиракузские граждане попытались войти в соглашение с римлянами, но перебежчики, боявшиеся выдачи, и наемные войска убили представителей гражданского населения и передали защиту города избранным ими офицерам. Однако один из этих офицерв, испанец Мерик, вступил в тайные переговоры с Марцеллом и передал в его руки квартал Назос. Как только римляне утвердились здесь, перебежчики и наемники бежали из Ахрадины и предоставили гражданам заключать мир с римлянами. Город пощадили, свободных граждан оставили в живых, а войска занялись грабежом. При этом грабеже погиб, подобно многим сиракузянам, и Архимед, хотя Марцелл дал особое приказание не трогать его.
Завоевание Сиракуз относится к концу 212 года. Город утратил свою самостоятельность и был обложен данью. Марцелл перевез отсюда в Рим много художественных ценностей и поставил их в различных храмах – первый пример украшения Рима произведениями искусства, захваченными в завоеванном городе. После этого Марцелл принимал еще некоторые меры к усмирению волнений на острове, разбил карфагенское войско при Агригенте и только в конце 211 года вернулся в Рим. Полное покорение Сицилии завершилось только в 210 году. Марцеллу, из-за происков его завистников и врагов, сенат отказал в триумфе под тем предлогом, что война с Сицилией была еще не совсем окончена и войска не возвратились на родину вместе с ним. Он удостоился только малого триумфа, так называемой овации, но канун своего торжественного вступления в город отпраздновал еще частным триумфом на Альбанской горе.
В 210 году Марцелл был избран консулом в четвертый раз. Уже в начале этого года он из-за интриг своих противников был обвинен сиракузянами перед сенатом в том, что крайне жестоко обошелся с городом, бывшим всегда одним из верных союзников Рима. Марцелл защищался с достоинством и был оправдан. Тогда посланные для его обвинения бросились к его ногам и просили простить их и удостоить город Сиракузы своей помощью и защитой. Консул отнесся к ним милостиво, простил их и впоследствии дал Сиракузам еще много доказательств своей благосклонности. За это сиракузяне осыпали его большими почестями и постановили, чтобы каждый раз, когда Марцелл или его потомки будут вступать на почву Сицилии, все граждане Сиракуз надевали венки и приносили жертвы богам.
После этого процесса Марцелл отправился к своему войску в Южной Италии и вел войну с Ганнибалом со своей обычной смелостью и энергией. Когда проконсул Фульвий Центумад, вследствие удачной вылазки Ганнибала, потерпел при Гердонии полное поражение с 10 000 римлян, Марцелл написал сенату, что при Гердонии римляне потеряли полководца и войско, но он уже на пути к тому, чтоб отнять у неприятеля радость этой победы. В Риме письмо Марцелла усилило опасение за будущее. Но консул, согласно своему обещанию, погнался за Ганнибалом и при Нумистро в Апулии разбил лагерь на виду у него, на равнине, несмотря на то, что Ганнибал стоял на возвышении в укрепленной позиции. На следующий день Марцелл выстроился в боевой порядок и на равнине, куда спустился неприятель, произошла кровопролитная битва, закончившаяся только с наступлением ночи. Сражение осталось нерешенным.На рассвете Марцелл выступил из лагеря, занял позицию и вызвал противника на окончательный бой. Но Ганнибал отступил и этим дал Марцеллу перевес. Марцелл преследовал Ганнибала дальше, постоянно сражаясь с ним и ни разу не позволив заманить себя в засады, которые неприятель расставлял ему.
На следующий, 209 год римляне снова оставили Марцелла в должности проконсула, чтобы не мешать ему в борьбе с Ганнибалом. По соглашению с консулом Фабием Максимом, осаждавшим в это время Тарент, он удерживал Ганнибала от движения на помощь Таренту. Когда Марцелл настиг карфагенского полководца возле Канузиума в Апулии, Ганнибал, видя, что эта местность совершенно открыта и что в ней нет возможности для устройства засады, мало-помалу удалился в более возвышенную лесистую местность. Марцелл следовал за ним по пятам, везде устраивая свой лагерь против его лагеря, и наконец вступил против него в бой со своими легионами. Ганнибал снялся ночью, но Марцелл настиг его на открытой и ровной местности и не дал укрепиться. Завязался кровопролитный бой, в котором участвовали все войска, но оставшийся нерешенным из-за наступления ночи. На рассвете Марцелл снова двинулся в битву, в которой пало 2700 римлян.
По возвращении в лагерь он собрал свои войска и осыпал их самыми жестокими упреками, которые огорчили их сильнее полученных ран и понесенных потерь. «Я благодарю богов, – сказал Марцелл, – что враг не напал также на лагерь; иначе вы, малодушные трусы, оставили бы и его – до такой степени вы позабыли, кто вы такие и с кем пришлось вам сражаться. Предо мной только римские фигуры и римское оружие, но римских солдат я не вижу! Разве мог бы враг, если б в вас сохранилось прежнее ваше мужество, увидать ваш тыл или отнять у вас хотя бы одно знамя? До сих пор он похвалялся только тем, что рубил римские легионы; вы же доставили ему в первый раз честь обратить в бегство римских солдат!» После этой гневной речи полководца войска разразились криками о прощении за малодушный поступок нынешнего дня. Они уговаривали его снова испытать их мужество. С наступлением дня римляне выкинули красное знамя. Впереди полководец поставил тех, кто первым бежал вчера, и когорты, потерявшие свои знамена.
Марцелл объявил своим солдатам, что он требует боя и победы от всех их, что каждый из них должен стремиться к тому, чтобы весть о вчерашнем их бедствии дошла до Рима не раньше известия о нынешней победе. Когда Ганнибалу донесли, что неприятель выступил, он воскликнул: «Клянусь богами, мы, имеем дело с врагом, который не может успокоиться ни в несчастье, ни в счастье: победив, он смело преследует побежденных; потерпев поражение, вступает в новую борьбу с победителем!» Затем он велел трубить и также двинулся вперед. С обеих сторон войска дрались с еще большим ожесточением, чем накануне. Так как бой долго оставался нерешенным, Ганнибал выдвинул вперед слонов. В то время как эти животные топтали все вокруг себя или разгоняли испуганных солдат, один из римских военачальников, Децимий Флав, вырвал у знаменосца первого отряда знамя, крикнул отряду следовать за ним и с такой силой ударил в первого слона древком знамени, что тот повернул назад. То же самое он сделал и со вторым, и с третьим слоном, и скоро все эти животные, осыпанные градом стрел, как раненные, так и не раненные, обратились в бегство и ворвались в свои собственные ряды. Марцелл тотчас же двинул на врага пехоту и, опрокинув его, послал вдогонку беглецам конницу. Преследование прекратилось только тогда, когда все враги укрылись в лагере. В самом лагере карфагеняне понесли еще более значительные потери — туда ворвались и остановились в воротах два слона. Бежавшие воины вынуждены были перебираться через ров и стены. В этой сумятице настигшие победители устроили страшное кровопролитие. Ганнибал потерял 8000 человек и пять слонов. Но и римлянам победа стоила много крови, поэтому Марцелл нашел невозможным преследовать Ганнибала, снявшегося с места в ту же ночь.
Освободившись от соседства Марцелла, Ганнибал двинулся вперед, опустошая все огнем и мечом. Марцелл не был в состоянии воспрепятствовать этому. Этим обстоятельством воспользовались его противники в Риме — они поспешили обвинить его перед судом. Но Марцелл, поехавший ради этого в Рим, защищался так блистательно, что был не только оправдан, но и снова избран в консулы на следующий, 208 год. Это было его пятое консульство, если считать и то, которое он сложил с себя вскоре после выбора.
Усмирив восстание в Этрурии, он двинулся с Квинкцием Криспином в Апулию, где оба стали отдельными лагерями между Венузией и Бантией, на расстоянии 3000 шагов друг от друга. Ганнибал разбил свой лагерь напротив них. Между ним и римлянами находилось лесистое возвышение, которое он счел более удобным для засады, чем для лагеря. Там Ганнибал спрятал довольно значительное число своих легких войск. В римском лагере все были того мнения, что в этой выгодной позиции следует разбить лагерь или, по крайней мере, поставить сильный пост, чтобы Ганнибал не занял ее. Желая лично ознакомиться с местностью, оба консула отправились туда в сопровождении 220 всадников, из которых 40 были из фрегелл, а остальные – этруски. Как только отряд вступил в ущелье, неприятель напал на него со всех сторон. Этруски успели спастись бегством, а фрегельцы окружили консулов и сражались вместе с ними. Положение было таково, что и самое отчаянное мужество не могло принести никакой пользы. Марцелл, пораженный копьем в бедро, упал в предсмертных мучениях с лошади, Криспин был ранен двумя копьями. Получил рану и сын Марцелла. Наконец, все оставшиеся в живых вместе с Криспином и молодым Марцеллом пробились в лагерь. Убитых было не более 40 человек, взято в плен пять ликторов и восемнадцать всадников. Криспин умер через несколько дней от раны. В одной битве Рим потерял двух консулов.
Марцелл умер в 60 лет. Услышав о его смерти, Ганнибал поспешил на место битвы, подошел к трупу и долго смотрел на благородную, мощную фигуру, не произнося ни слова и ничем не обнаруживая своей радости. Но его удивила странная смерть знаменитого противника, так мало сочетавшаяся с его возрастом и известным благоразумием. Он снял с пальца Марцелла кольцо, оказал трупу подобающий почет, сжег его в пурпурном плаще и с лавровым венком на голове и отправил сыну пепел в серебряной урне и с золотым венком. Рассказывают, что нумидийцы, встретившись с депутацией, которая везла урну, вступили из-за нее в бой и пепел просыпался. Услышав об этом, Ганнибал сказал: «Стало быть, ничто не может совершиться, коли боги не хотят этого». И хотя он наказал нумидийцев, но уже не заботился о том, чтобы собрать и похоронить рассыпавшиеся останки.
Род Марцелла продолжал процветать до Марцелла, сына Гая Марцелла и Октавии, сестры Августа, который умер в молодые годы после кратковременного брака с Юлией, дочерью Августа.