(все даты — до н.э.)
Луций Лициний Лукулл принадлежал к знатному роду. Его дед был консулом в 151 году и удачно вел войну в Испании, а его отец был женат на сестре Метелла Нумидийского. Первым общественным делом Лукулла, которое он совершил в самой ранней молодости вместе со своим младшим братом Марком, было привлечение к суду авгура Сервилия за то, что тот, обвинив их отца в сокрытии общественных денег, подверг его изгнанию. Этот процесс вызвал вражду партий и повлек за собой кровавые схватки, во время которых многие были ранены и убиты. Сервилий был оправдан, но оба брата заслужили всеобщую похвалу за этот подвиг сыновней любви.
Вскоре после того Лукулл в качестве проквестора сопровождал Суллу в первой Митридатовой войне. Сулла ценил благонравного, образованного юношу и питал большое доверие к его способностям и усердию. Когда осада Афин стала затруднительной из-за недостатка в кораблях, он поручил Лукуллу собрать флот, задачу трудную и опасную, поскольку море находилось во власти понтийского флота и кораблей пиратов, бывших в союзе с Митридатом.
Лукулл отправился с шестью кораблями на остров Крит, а оттуда, с полученным там подкреплением, в Кирену, где установил свободное управление, восстановив на короткое время порядок в расшатавшемся государстве. По дороге в Египет пираты лишили его большей части кораблей. Египетский царь принял его с почетом и дружелюбно, но не дал кораблей, так как и сам состоял в союзе с Митридатом. Под прикрытием царских кораблей Лукулл отправился на Кипр, а оттуда в Родос. В Родосе, Косе и Книдосе его эскадра получила некоторое подкрепление, так что ему удалось изгнать царское войско из Хиоса и взять в плен колофонского тирана Эпигона, которому покровительствовал Митридат. Нанеся после этого поражение царскому флоту у Лектума и Тенедоса, он соединился с Суллой у фракийского Херсонеса и перевез его войско в Азию.
В 84 году Сулла заключил с Митридатом мир при Дардане и поспешил обратно в Италию, оставив Лукулла в Азии с поручением собрать наложенную на местные города контрибуцию в 20 000 талантов. В этом деле Лукулл показал себя человеком справедливым и бескорыстным и действовал по отношению к истощенным Митридатом жителям с большим снисхождением и мягкостью. Из собранного серебра он, по желанию Суллы, отчеканил в Пелопоннесе монету, которая долго оставалась в обращении под именем Лукулловой. Возвратился в Рим он в 80 году.
Счастливый случай удерживал Лукулла вдали от Италии во время Сулловых проскрипций и избавил его от позора быть участником ограбления и умерщвления сограждан. Сулла до смерти своей высоко ценил Лукулла, посвятив ему свои записки и, обойдя Помпея, возложив на него опеку над своим сыном Фаустом, что послужило, как полагают, первым поводом к раздору и несогласию между обоими честолюбивыми молодыми людьми.
После того как Лукулл в 79 году вместе со своим братом Марком занимал должность курульного эдила и в этой должности развлекал народ дорогими и блистательными зрелищами боя слонов и быков, он в 77 году был избран претором и приобрел уважение за справедливое управление провинцией Африкой. В 74 году он был избран консулом вместе с Марком Аврелием Коттой. В этом году вспыхнула третья Митридатская война.
Бездетный вифинский царь Никомед III завещал перед смертью свое царство римлянам, и они не замедлили занять эту страну. В результате этого они стали непосредственными соседями Понтийского царства и Митридат увидел, что его господству грозит опасность. Он объявил войну и напал на владения римлян в Азии с войском в 100 000 пеших, 16 000 всадников, 100 боевых колесниц и хорошо вооруженным флотом в 400 кораблей. Ведение этой войны было возложено на обоих консулов того года. Котта был назначен начальником флота, Лукулл же, как наместник Киликии и Азии, встал во главе сухопутного войска. Он привел с собой один легион в Малую Азию, где в его распоряжении были еще четыре легиона, так что под его командой оказалось около 30 000 пехотинцев и 1 600 всадников.
В то время как Лукулл шел с юга через Фригию, чтобы очистить страну от Митридатовых войск и вторгнуться в Понтийское царство, Котта с флотом и частью сухопутного войска направился к занятой Митридатом Вифинии. У Халкедона в один день войска Котты были разбиты как на суше, так и на море. Побежденный был вынужден запереться в городе. При известии об этом поражении Лукулл поспешил к Халкедону.
Благодаря обдуманному и выжидательному способу ведения войны Лукулл уничтожил громадное войско царя (по свидетельству Плутарха, до 300 000 человек), не вступая в генеральное сражение, и исправил ошибки своего неосторожного товарища Котты. Уничтожив затем во главе эскадры, которую он собрал в азиатских городах, находившийся в Эгейском море флот Митридата, он направился в Вифинию и заставил царя очистить эту страну и бежать, потеряв большинство кораблей, в Синоп. Царь, начавший войну с такими большими средствами, возвратился почти один, без войска и флота, в свое царство, которое теперь было открыто для вторжения неприятельского войска.
Лукулл, за смелость и обширность своих походов прозванный римским Ксерксом, проник осенью 73 года в Понт и гнал Митридата из Синопа в Амизос, из Амизоса в Кабейру, окружая войсками оставшиеся позади него главные города царя. Солдаты его, в числе которых находились два легиона Фимбрия, люди закаленные и воинственные, роптали на беспрестанное движение вперед своего полководца, который не давал им отдыха и не разрешал грабежа. Но Лукулл мало обращал внимания на жалобы и остановился только тогда, когда его вынудило к этому суровое время года.
Весной 72 года он оставил два легиона у Амизоса, а сам с тремя легионами и множеством конницы отправился к Кабейру, где Митридат снова собрал значительное войско под предводительством Диофанта и Таксила и ожидал неприятеля. Минуя открытое поле и продвигаясь горными тропами и ущельями, римское войско приблизилось к неприятелю и разбило напротив него свой лагерь на удобно расположенной возвышенности. Здесь оба войска некоторое время оставались друг против друга, стремясь отрезать другому возможность подвоза. Но когда одному из полководцев Лукулла, конвоировавшему транспорты с припасами, удалось не только разбить отряд, подстерегавший его, но и рассеять все войско Диофанта и Таксила при помощи подоспевшего из Лукуллова лагеря подкрепления, то Митридат решил поспешно отступить.
Он приказал своим приближенным тайно собрать свои вещи. Но солдаты, заметившие, что приближенные царя укладывают свои вещи, пришли в негодование и ужас, устремились к лагерным выходам и стали силой отнимать уносимые вещи, а уносивших – умерщвлять. Митридат, при котором не осталось ни одного служителя, бежал среди толпы из лагеря пешком, пока его не заметил один из его слуг и не отдал ему своей лошади. Римляне преследовали бегущую толпу. Митридат едва не попал в плен, но его спасла алчность римских солдат. Преследовавшие его уже могли схватить лошадь, на которой сидел царь, как вдруг между ними и царем появился мул, нагруженный золотом. Солдаты бросились грабить золото, завязалась драка, а царь тем временем спасся. Хотя жадность солдат Лукулла и лишила его драгоценнейшей награды за победу, он все же отдал им на разграбление неприятельский лагерь.
После этого Лукулл овладел Кабейрой и другими укрепленными городами, везде находя множество драгоценностей. Находил он также и темницы, в которых Митридатом были заключены многие греки и члены царского дома без надежды когда-либо снова увидеть дневной свет. Лукулл даровал им свободу.
Тем временем Митридат с немногими провожатыми бежал через горы в Коману. Но когда его и на этом пути потревожил римский отряд, он поспешил в сопровождении не более 2000 всадников к восточной границе своего царства, чтобы искать убежища в Армении у царя Тиграна, своего зятя. Во время бегства он послал своего слугу Бакхида в Фарнакию с приказанием умертвить находящихся там своих сестер и жен, ибо для восточного деспота считалось величайшим позором, чтобы его жены попали в руки неприятеля.
Весь Понт и Малая Армения были во власти римлян. Только Амизос и Синоп в Понте, Амастрис в Пафлагонии, Гераклея в Вифинии некоторое время оказывали сопротивление. Лукулл сам осаждал Амизос, упорно обороняемый полководцем Каллимахом. Когда город был доведен до крайности, Каллимах поджег его и спасся на корабле. Ворвавшиеся в город римские солдаты не обращали внимания на убегавшего врага и думали только о грабеже. Лукулл хотел остановить пожар и спасти город, но никто его не слушал. Солдаты требовали, чтобы имущество города было отдано на их произвол, и полководцу пришлось уступить. Большая часть города сгорела во время грабежа.
Когда Лукулл на другой день вступил в город, он сквозь слезы сказал своим друзьям: «Часто я называл Суллу счастливым, но сегодня я особенно должен удивляться счастью этого человека, сумевшего спасти Афины, как он того желал; мне же, который поставил его себе за образец, судьба предназначила жалкую славу Муммия (разрушителя Коринфа)». Он постарался, однако, отстроить несчастный город, бывший колонией Афин, восстановил в течение своего пребывания в нем большинство домов и переселил в них новых греков, предоставив в их распоряжение пространство земли в 120 стадий.
Осада городов продолжалась два года, следовавших за битвой при Кабейре. В течение этого времени Лукулл приводил в порядок устройство Азии, провинции, которая притеснениями римских откупщиков и ростовщиков была доведена до самого несчастного положения. Нужда заставляла граждан продавать своих сыновей и дочерей, целым общинам приходилось распродавать свои священные дары, картины и божественные статуи. Должники делались рабами своих кредиторов. Лукулл в короткое время освободил притесненных жителей от этих мучений и принял меры, положившие конец вымогательствам. Этим он приобрел себе благодарность провинциалов. Ростовщики же, большинство которых состояло из римских всадников, высказывали в Риме громкие жалобы, заявляя, что им причинили величайшую несправедливость и подкупали демагогов против Лукулла.
Беглый Митридат был не особенно почтительно принят своим зятем Тиграном. Тигран держал его как пленника в особом замке, приставив к нему телохранителей и обращаясь с ним как с человеком, уже сыгравшим свою роль. Лукулл же считал свою задачу незаконченной, пока старый лев оставался в живых и на свободе. Поэтому Лукулл послал своего молодого зятя Аппия Клодия к Тиграну с требованием выдать ему Митридата. Тигран в то время был самым могущественным царем в Азии. К своему царству, Армении, он присоединил значительные земельные пространства, отнятые им у парфян, а также Месопотамию, Сирию и часть Малой Армении. Он переселил к себе много греков и арабов, чтобы те способствовали развитию торговли, ремесел и искусств, увеличив таким образом источники своих доходов и блеск своей державы.
Он считал себя самым могущественным и великим из владык земных и в своем самообольщении называл себя царем царей. Он держал при себе свиту из царей, которые ему прислуживали. Четверо из них были его постоянными спутниками и телохранителями. Когда он выезжал, они в одном исподнем платье шли пешком возле его лошади. Когда он восседал на троне, они стояли вокруг со сложенными руками, наподобие рабов. В то время когда в его царство прибыл Клодий, Тигран был занят войной с некоторыми городами Финикии. Он принял Клодия в Антиохии, главном городе Сирии. Гордый римлянин не поддался обаянию пышной обстановки, окружавшей «великого» царя, и прямо объяснил, что явился, чтобы или взять Митридата, которого требует Лукулл для своего триумфа, или объявить войну Тиграну.
Царь, никогда еще в течение своего 25-летнего правления не слышавший такой откровенной речи, постарался выслушать эти слова с веселым видом и улыбкой. Но от его приближенных не укрылось, какое глубокое впечатление произвели на него эти слова. Он отвечал, что Митридата не выдаст и сумеет защититься. Обиженный тем, что Лукулл в своем послании назвал его только царем, а не царем царей, он в ответном письме также не удостоил его титула императора. Тем не менее он послал Клодию блестящие подарки, и когда тот не принял их, велел предложить ему еще больше. Клодий взял только одну дорогую чашу, а остальное отослал обратно и поспешил возвратиться к своему полководцу.
Ответ Тиграна устроил Лукулла. Теперь он имел повод перенести войну в Армению и пожинать лавры по ту сторону Евфрата. По собственному почину, без приказа сената, он начал войну, располагая только небольшим войском, которое к тому же неохотно за ним следовало. Поскольку он должен был часть своей армии оставить для охраны Понта, с ним было только два легиона, с которыми он и двинулся весной 69 года в царство Тиграна, в незнакомую страну, где на каждом шагу встречались быстротекущие реки и покрытые снегом горы. Он переправился через Евфрат и быстрым маршем пошел на Тигранакерт, новую столицу царя, которую тот сам устроил и населил народом, собранным со всех концов своего царства.
Тигран в это время находился в Тигранакерте и был занят планом нападения на римскую провинцию Азию и размышлениями о том, очистят ли тогда римляне немедленно эту провинцию, или они дадут ему прежде сражение, вероятно у Эфеса. В это время явился посол и возвестил о приближении Лукулла. Царь приказал отрубить послу голову. Больше никто не осмеливался докладывать ему об этом, пока наконец, один из его друзей, Митробарзан, не отважился открыть ему истину. На Митробарзана и было возложено поручение выйти навстречу Лукуллу с 3000 всадников и значительным числом пехоты, самого полководца захватить живым, а людей его изрубить на месте. В первом же сражении Митробарзан и почти все его войско погибли.
Тогда Тигран счел за лучшее оставить свою столицу и направиться к лежавшему на севере от Тигранакерта Тавру, чтобы там собрать свою армию. Лукулл послал вслед за ним Мурену, который напал на царя, когда тот следовал со своим войском по дикой и узкой долине, избил множество его воинов, а еще большее число забрал в плен. Сам Тигран спасся бегством, бросив все свои сокровища. Тогда Лукулл занялся осадой Тигранакерта в надежде, что царь не оставит этого богатого города на произвол судьбы, а придет ему на помощь и вступит в битву. Он не ошибся.
Митридат через послов неоднократно предостерегал царя от вступления в открытое сражение и уговаривал его окружить неприятеля со всех сторон своим многочисленным войском, отрезать ему подвоз и тем обречь его на верную гибель. Но когда вокруг Тиграна собрались в полном составе все армяне и гордиенцы, когда цари мидян и адиабенов привели ему свои войска, когда к нему стеклись арабы от Персидского залива, албанцы и иберийцы и другие народы с Кавказа и Каспийского моря, то на всех пирах царя и на всех совещаниях только и слышалось, что напыщенное бахвальство и варварские угрозы. Митридата подозревали в том, что он только из зависти к Тиграну хочет удержать его от великого подвига. Чтобы не делиться с ним славой, Тигран, не дожидаясь его прибытия, немедленно двинулся со всем своим войском против неприятеля, высказывая свое сожаление о том, что ему приходится иметь дело с одним Лукуллом, а не со всеми римскими полководцами за раз. Войско его состояло из 55 000 всадников и 150 000 тяжеловооруженной пехоты. Сверх того, еще 35 000 человек должны были заниматься проложением путей, постройкой мостов, очисткой рек, рубкой лесов и другими служебными обязанностями, что значительно увеличивало силу его армии.
Лукулл оставил Мурену с 6000 человек для продолжения осады Тигранакерта и с остальным войском, состоявшим, кроме конницы, из 10 000 легионеров и 1000 легковооруженных солдат, отправился навстречу. Когда это маленькое войско расположилось лагерем на виду у неприятеля на широкой равнине у реки Никофориос, льстецы царя стали потешать его своими насмешками насчет этой незначительной кучки. Полководцы и цари приходили один за другим и просили каждый, чтобы Тигран «одному ему» предоставил вести сражение, а сам бы спокойно любовался зрелищем. Тигран сам насмешливо заметил: «Если это послы, то их чересчур много, для войска же их слишком мало».
С рассветом следующего дня Лукулл оставил лагерь и приготовился к бою. Когда он быстрым шагом пошел вниз по реке, чтобы вброд перебраться на восточный берег, царь принял это за отступление, велел позвать Таксила и, насмехаясь над ним, сказал: «Посмотри, как бегут твои непобедимые!» Таксил же возразил: «Государь, и желал бы, чтобы ты не ошибся, но обыкновенно эти люди не наряжаются для похода в свои лучшие одежды, не так блестят тогда их щиты и не обнажают они своих шлемов; теперь же они сняли со своих доспехов кожаные чехлы. Этот блеск показывает их желание сражаться и то, что они уже надвигаются на своих врагов». Пока Таксил говорил, орел первого легиона сделал оборот и одна когорта последовала за другой через реку. Царь вне себя от изумления несколько раз воскликнул: «Как, эти люди идут на нас?» – и стал поспешно строить свои войска. Он сам принял начальство над центром, левое крыло поручил царю адиабенов, а правое – мидийскому царю. В последнем находилась большая часть панцирных воинов, на которых возлагались главные надежды.
Дело было 6 октября, в несчастный для римлян день, так как в этот самый день в 105 году войско Цепиона было истреблено кимврами. Начальники отрядов обратили на это внимание Лукулла, но он им ответил: «Я хочу сделать этот день счастливым для римлян». С этими словами он обнажил свой меч и двинулся во главе своего войска навстречу неприятелю, выделяясь ростом и красотой фигуры, в блестящем стальном панцире, поверх которого была пурпурная мантия с кистями. Заметив, что позади панцирных всадников находится возвышенность, которую можно без труда занять, если сделать обход в четыре стадии, он приказал своей фракийской и галатской коннице ударить по всадникам во фланг и мечами выбивать у них из рук копья, в которых заключалась вся их сила, а сам во главе двух когорт поспешил на тот холм. Едва Лукулл взобрался туда, как воскликнул громким голосом: «Победа наша, товарищи, победа наша!» – и ринулся на панцирных воинов. Последние же, не ожидая атаки римлян, с громким криком обратились в постыдное бегство и смяли своими грузными лошадьми ряды тяжеловооруженной пехоты, прежде чем она вступила в бой.
Все пришло в смятение и расстройство. Убегающие сами себе мешали своей массой и были беспощадно избиваемы. Римляне рубили, пока наступившая ночь не положила конец преследованию в шестичасовом расстоянии от места битвы. 100 000 человек пало со стороны армян, а у римлян было только 5 убитых и 100 раненых. «Никогда солнце не видало еще такого сражения», – говорил в своем сочинении о богах философ Антиох, сопровождавший Лукулла в этом походе. Римские солдаты стыдились, что имели дело с такими трусливыми рабами. Тигран, как истый деспот, был первым из обратившихся в бегство. Когда он на пути увидел своего сына, то со слезами на глазах передал ему свою диадему и посоветовал искать спасения по другой дороге. Принц из боязни перед своим жестоким отцом не осмелился возложить на себя диадему и отдал ее на сохранение своему доверенному слуге, но последний попал в плен и выдал царскую диадему Лукуллу, который украсил ею в Риме свой триумф.
Митридат, которому Тигран с началом войны опять дал дело, двигался с войском на соединение с Тиграном. Бежавшие с битвы при Тигранакерте сообщили ему о поражении. Тогда он отправился к Тиграну, который, по своему слабодушию, теперь оказался столь же трусливым, как в счастье был высокомерен. Митридат старался уговорить царя снова собраться с духом и продолжать войну. Это удалось престарелому воину, который, несмотря на свои 60 лет с лишком, был еще крепок и непреклонен телом и духом. Пока они оба были заняты набором нового войска, Лукулл возобновил осаду Тигранакерта. В городе произошел бунт, облегчивший Лукуллу овладение местом.
Лукулл конфисковал казну в свою пользу, а город отдал на разграбление солдатам, которые получили в добычу 8000 талантов деньгами, не считая драгоценных вещей. Кроме того, полководец наделил каждого воина 800 драхмами из общей добычи. Для празднования своей победы он воспользовался актерами и музыкантами, которых Тигран созвал отовсюду, чтобы давать представление в построенном им театре. Греков он отпустил на родину, снабдив их деньгами на дорогу, и таким же образом поступил и с другими иностранцами, которых Тигран принуждал селиться в городе. С той поры Тигранакерт превратился в незначительное местечко.
Победитель везде поступал с величайшей кротостью и расположил к себе сердца варваров, так что многие явно или тайно присоединились к нему, как, например, арабские цари. Лукулл стал думать о войне с парфянами. Он послал к Сорнацию, командовавшему в Понте, чтобы тот присоединился к нему со своими 6000 человек. Но войска отказались от похода, требуя роспуска, который был обещан им еще после битвы при Кабейре. Когда об этом прослышали солдаты в лагере Лукулла, то и среди них началось брожение — они называли воинов Сорнация хорошими людьми, примеру которых нужно следовать, говорили, что они достаточно долго переносят трудности войны и заслуживают, чтобы их пожалели и дали им наконец покой.
Лукулл по отношению к своим войскам был командиром гуманным и справедливым, но он не умел, подобно Сулле и Цезарю, склонять их к себе простотой в обращении. Хотя он от природы был человеколюбив, солдаты считали его гордецом жестоким и бесчувственным, потому что он держал себя в стороне от них и требовал строгой дисциплины, не допускал грабежа и насилия и щадил жителей страны. Офицеры также считали, что он обращается с ними слишком круто и гордо, и своими речами, отчасти преднамеренно, побуждали солдат к неудовольствию.
Из-за такого настроения своего войска Лукулл отказался от войны против парфян и снова выступил против Тиграна и Митридата, которые собрали новое войско. Из числа всего поставленного Арменией войска Митридат выбрал только самых способных 70 000 пехотинцев и 35 000 всадников. Остальных он отпустил по домам, ибо опыт научил его, что одна численность не решает дела. Брожение в лагере Лукулла дало ему время для приготовлений. Была уже середина лета 68 года, когда Лукулл начал свой поход через Тавр во Внутреннюю Армению. Путь по холодной, гористой местности был сопряжен со множеством трудностей и лишений, что снова вызвало неудовольствие солдат.
Так как цари, наученные прежними поражениями, не решались принять битву, Лукулл направился к старой столице Армении, Артаксай на Араксе, где находились жены и меньшие дети Тиграна. Для их защиты царь поспешил на бой. Когда Лукулл увидел перед собой войско Тиграна и Митридата по ту сторону реки Арзамаса (южного рукава Евфрата), он принес жертву богам, будто уже одержал победу. Затем он переправился через реку и начал битву. Противники снова, после непродолжительного боя, потерпели страшное поражение. Римские солдаты преследовали беглецов всю ночь, пока не устали от бойни и не потеряли охоту брать пленных и обогащать себя дальнейшей добычей. Число убитых при Артаксае было, впрочем, меньше, чем при Тигранакерте, но зато пало и было взято в плен больше предводителей.
Вскоре после этой битвы в середине сентября на армянской возвышенности наступила зима. Показался снег, иней и лед. Вода сделалась до того холодной, что стала непригодной для питья лошадям. При переходах через реку лед подламывался и острыми краями разрезал у лошадей жилы. Солдатам приходилось жить в сыром и холодном лагере, в густых, болотистых лесах, прорезанных узкими тропинками. Это было уже слишком для и без того раздраженных людей. Все просьбы полководца были тщетны, и он повел армию назад через Тавр в теплую и плодородную страну Мигдонию, на северо-запад от Месопотамии. Здесь находился большой и населенный город Нисибина, который защищали брат Тиграна, Гурас, и полководец Каллимах. Лукулл взял город штурмом. С Гурасом, который сдался добровольно, он обошелся дружелюбно. Каллимаха же велел заковать в цепи за то, что тот, сжегши Амизос, лишил его случая дать грекам доказательство своего великодушия.
С этой минуты счастье оставило победоносного полководца. Мятежное настроение войск связало ему руки. После взятия Нисибины солдаты Лукулла заставили его расположиться с ними на зимних квартирах в этом городе и объявили, что не пойдут с ним дальше ни против Тиграна, ни против Митридата. Этим воспользовался Тигран для того, чтобы снова утвердиться в своем царстве, а Митридат с 8000 всадников вторгся в Понт и взывал к народу о мщении и изгнании врага отечества. В 67 году он разбил подчиненного Лукуллу полководца Триария у Целлы и снова овладел всем своим царством.
Вскоре после этого поражения в лагерь Лукулла пришла весть о том, что народ в Риме постановил дать отставку отрядам Фимбрии из-за истечения законного срока их службы и передать верховное начальство в Вифинии и Понте консулу текущего года Манию Ацилию Глабриону и тот уже высадился в Азии как преемник Лукулла. Тут в войсках Лукулла исчез всякий порядок. У Талавры в Малой Армении против него стоял Митридат, а Тигран был уже в пути для соединения с ним. Лукулл просил Глабриона принять порученное ему народом начальство, но Глабрион не решался взять на себя такое опасное дело. Лукуллу пришлось сохранить за собой командование.
Чтобы воспрепятствовать соединению царей, он двинулся против Тиграна. Но дорогой легионы Фимбрия возмутились и расстроили свои ряды, утверждая, что им уже дана отставка и Лукулл не имеет более права что-либо им приказывать. Всеми покинутый военачальник обращался с просьбами к каждому в отдельности, с мольбами останавливал солдат, но все наотрез отказывались следовать за ним. Солдаты бросали перед ним свои пустые кошельки и говорили, чтобы он один сражался с неприятелем, так как он один умеет и обогащаться. Наконец фимбрийцы дали себя уговорить другим солдатам и согласились остаться еще на лето, но с тем, что если за это время не представится случая к битве с неприятелем, он должен будет их отпустить.
Так и случилось. Солдаты оставались в сборе до осени, но Лукулл не мог употребить их в дело, тогда как конница Митридата рыскала по всей Каппадокии вплоть до Вифинии. То, что в таких обстоятельствах римское войско невредимым возвратилось из Армении в Малую Азию, составляет верх военного искусства. И если имя Лукулла в числе полководцев первой величины обыкновенно не встречается, это можно объяснить лишь тем, что, с одной стороны, до нас не дошел никакой сколько-нибудь сносный военный отчет о его походах, а с другой стороны, в войне значение придается, главным образом, конечному результату. Результат же восьмилетнего похода, на первый взгляд, был равен нулю. Лукулл сообщал в Рим, что все царство Митридата находится в его власти, но явившиеся для устройства провинции в Понте посланники от сената снова застали его во власти Митридата. При этом они убедились, что Лукулл даже самим собой не может располагать свободно и вынужден сносить всяческие обиды и посрамление со стороны своих собственных солдат.
В 66 году прибыл Помпей, которому после окончания войны с пиратами было поручено, вместо Глабриона и Лукулла, верховное начальство в войне с Митридатом, и принял в свое ведение армию и провинции Лукулла. Друзья обоих полководцев устроили свидание между ними в одной деревушке в Галатии. Перед обоими несли, в знак одержанных ими побед, лавровые венки. Ветки в пучках Помпея от жары завяли. Когда ликторы Лукулла заметили это, они дали ликторам Помпея несколько из своих свежих и зеленых веток. Подобно тому, как здесь Помпей венчался лаврами Лукулла, так и в предстоящей войне он пользовался плодами трудов Лукулла. Лукулл уничтожил лучшие войска неприятеля, истребил его флот, овладел и частью разрушил важнейшие укрепления, отучил римского солдата от страха перед отдаленным Востоком и его полчищами. Для Помпея дела оставалось уже немного.
Лукулл не мог подавить в себе чувства обиды по отношению к человеку, который явился, чтобы отнять у него заслуженные лавры. Помпей же был не такой человек, чтобы поступить справедливо по отношению к сопернику своей славы. При расставании недружелюбие между ними только усилилось. Помпей отрицал всякие заслуги своего предшественника и отменил почти все его учреждения в Малой Азии. Из войск он оставил Лукуллу только 1600 человек, которые должны были следовать за ним в Рим для участия в триумфе.
Так оставил поприще своей славы глубоко оскорбленный Лукулл, жертва мятежа и козней, затеянных против него алчностью всадников и честолюбием Помпея. В Риме, куда он прибыл в 66 году, его ожидали новые огорчения. Почти три года ему пришлось дожидаться за городом разрешения праздновать триумф. Помпей опасался, что будут явлены многочисленные богатые Лукулловы трофеи, поскольку на его, Помпея, долю их пришлось значительно меньше. Ввиду этого он побудил трибуна Меммия, бывшего у него квестором в Испании, обвинить Лукулла в сокрытии общественных денег и тем помешать его триумфу. Лукулл был оправдан, и его триумфальный въезд совершился, наконец, в 63 году.
Добытые у неприятеля оружие и другие военные орудия были так многочисленны, что заняли бы в процессии слишком много места. Лукулл выставил их для обозрения во фламинском цирке. В триумфальном шествии видны были несколько панцирных армянских всадников, которых римляне более всего боялись и которые менее всех оказались опасны, затем 10 боевых колесниц, 60 друзей и полководцев побежденных царей, 110 продолговатых кораблей с железными носами, золотая статуя высотой 6 футов и осыпанный жемчугом щит Митридата, 30 носилок с серебряной утварью, 32 с золотыми чашами, оружием и монетами. Позади людей, несших все это, следовали мулы, из которых 8 были навьючены золотыми постелями, 56 – серебряными слитками, 77 – серебряными монетами ценностью в 2 700 000 драхм. На особых досках были обозначены суммы, выданные им частью Помпею на ведение войны с пиратами, частью сданные казначеям республики или розданные солдатам. В заключение Лукулл устроил для города пиршество, на которое им было выдано более 100 000 бочек вина. Но в целом триумфальное торжество из-за своей запоздалости потеряло значение и не встретило особенно радостного участия.
Сенатская партия хотела выставить Лукулла вождем против Помпея, который своим положением и подвигами на Востоке получил опасное преобладание. Но Лукулл не имел особенной склонности к борьбе партий с ее страстями и принимал в ней участие лишь настолько, насколько его вовлекал в эту борьбу сенат. Он испытал достаточно огорчений на своем веку и хотел провести остаток своих дней в покое. К тому же он не чувствовал себя настолько сильным, чтобы противостоять соединенному могуществу Помпея, Цезаря и Красса, которые в 60 году составили первый триумвират с целью властвовать над республикой. Умер Лукулл в конце 57 года.
Во время удаления от общественных дел Лукулл предавался расточительности и роскоши, вошедшим в пословицу. Средствами для подобного образа жизни служили несметные богатства, полученные им отчасти по наследству от отца и родственников, отчасти в войнах Суллы, но главным образом во время своего восьмилетнего командования в третьей Митридатовой войне. Однако, нельзя было сказать, что он обогатился несправедливым или недостойным путем. Он тратил громадные суммы на возведение грандиозных построек, искусственных садов и купален, на собирание картин, статуй и других произведений искусства. Кроме роскошного помещения в Риме, предназначенного для больших пиршеств, он обладал знаменитым садом в окрестностях города, который был задуман таких больших размеров, что окончили его только в царствование императора Клавдия. Сад этот и в последствии еще назывался Лукулловым.
Он владел множеством вилл, среди которых самыми знаменитыми были построенные у Тускулума и у Мизенума или Вайи в Кампании. Первая из них, носившая название Лукулловой виллы, представляла чудесные места для прогулок и открытые столовые с прелестнейшими видами. Когда однажды его посетил там Помпей и неодобрительно заметил, что вилла эта совершенно удобно устроена для лета, но непригодна для зимы, Лукулл возразил, смеясь: «Неужели ты считаешь меня глупее журавлей и аистов, которые меняют свои жилища с временами года?»
Его вилла близ Мизенума принадлежала прежде Гаю Марию, а потом матери Гракхов. Лукулл отделал эту виллу с величайшей роскошью. Он строил дачи у самого моря, сооружал вокруг них плотины, прорывал каналы и прорубал скалы, чтобы расширить пределы моря. В этих виллах было собрано все, что могло доставлять чувственное и умственное наслаждение. В садах созревали самые редкие плоды, в том числе вишни, которые он впервые привез из Понта в Италию. Зверинцы снабжали его стол самой дорогой дичью, пруды – самой изысканной рыбой. Его погреба были наполнены превосходнейшими винами. В столовых красовались картины, статуи и бюсты знаменитейших художников, драгоценные пурпуровые скатерти, золотые с самоцветными камнями кубки и прочая дорогая утварь.
Во время пиров гостей увеселяли музыкой, пением и танцами. Для лиц, участвовавших в этих представлениях, было припасено несметное множество дорогих нарядов. Однажды какой-то претор, пожелавший дать блистательный спектакль, просил у него пурпурных мантий для хора. Лукулл ответил, что посмотрит, и если у него таковые найдутся, то одолжит их ему. На другой день он передал претору 200 пурпурных мантий.
Даже когда у Лукулла не было гостей, его стол был уставлен различными яствами и изысканнейшими лакомствами. Когда однажды он обедал один и для него был приготовлен сравнительно простой стол, то он, рассерженный, призвал раба, на котором лежали заботы о столе. Когда раб стал извиняться тем, что предполагал, что Лукулл не пожелает роскошной трапезы, так как никто в этот день не был зван, то Лукулл ответил: «Как же ты не знал, что сегодня Лукулл в гостях у Лукулла?»
Известен еще один случай. Однажды Цицерон и Помпей встретили Лукулла на рынке. Они напросились к нему в гости, но с условием, что он не сделает ради них никаких особых распоряжений. Сначала Лукулл возражал и просил, чтобы они навестили его в другое время, но они настаивали и даже не дали ему поговорить со своим рабом, чтобы он не мог заказать ничего необыкновенного. Они дозволили ему только то, чтобы он, в их присутствии, сказал одному из своих людей, что они будут обедать в зале, носившем название «Аполлон». Когда рабы услышали название этой столовой, они уже знали, сколько должен стоить обед, и каковы должны быть его приготовление и устройство. Обед же в «Аполлоне» обыкновенно стоил 50 000 драхм. Столько и было израсходовано в этот раз, и оба гостя не мало дивились как сумме издержек, так и быстроте приготовлений.
Впрочем, Лукулл, при всей своей роскошной жизни, не ушел исключительно в чувственные наслаждения — для этого он был слишком хорошо образован. Он охотно занимался научными предметами, часто сходился с учеными, художниками и философами. Его богатая библиотека была открыта для каждого и привлекала в его дом многих ученых мужей, в особенности греков. Художники и поэты находили в нем мудрого покровителя, как, например, поэт Архиас, который воспел походы Лукулла в Азию. Лукулл сам в молодости написал историю Марсийской войны, и притом на греческом языке, на котором говорил и писал так же свободно, как и на латинском. Впоследствии он ограничивался только чтением.
Его покой не нарушался никакими раздорами. В отношении своих друзей он был снисходителен и миролюбив, а обиды быстро прощал. С Помпеем, который причинил ему немало огорчений, он впоследствии состоял в дружественных отношениях. В искренней дружбе он всегда оставался и со своим братом. Лишь обе жены его, Клодия и Сервилия, своим распутным поведением огорчали его в такой степени, что он вынужден был развестись с ними. Вторая жена, Сервилия, сводная сестра Катона Младшего, родила ему сына, который вырос под опекой Катона и Цицерона и был убит в битве при Филиппах в 42 году.
Лукулл умер, как уже было сказано, в конце 57 года, после того, как он, незадолго до смерти впал в душевную болезнь. Его смерть вызвала в народе величайшее сочувствие. Народ большой массой собрался на его похоронах и требовал, чтобы останки его были погребены на Марсовом поле, где похоронен и прах Суллы. Но его брат, Марк Лукулл, добился разрешения похоронить его в поместье Тускулум, где уже были сделаны все приготовления. Вскоре умер и Марк.
Автор публикации
