Со времени битвы при Заме Карфаген сосредоточился на своих внутренних делах, стараясь ни в коем случае не совершать ничего такого, что могло бы настроить римлян против него. Однако римлянам достаточно было самого ничтожного повода — они не могли простить Ганнибалу его побед, унижавших достоинство Рима.
Главным врагом Карфагена среди римлян стал Катон. Будучи членом сенатской комиссии, он в 157 году до н.э. посетил Карфаген и очень удивился тому, что увидел. После перенесенного поражения город возродился и переживал экономический подъем. Он больше не расходовал деньги на управление империей и на содержание наемников. В прежние времена богатство ему приносила торговля в Западном Средиземноморье, но Рим захватил его владения в Испании, на Сицилии, Корсике и Сардинии. Теперь процветание Карфагена зависело от земледелия в глубинных районах Северной Африки. Карфаген вывозил продовольствие и развивал выгодную торговлю с Италией. Римские посланники очень встревожились этими признаками возрождения. Аппиан пишет: «Они стали осматривать страну, тщательно обработанную и имевшую большие источники доходов. Войдя в город, они увидели, насколько он стал могуществен и насколько увеличилось его население после бывшего незадолго перед тем истребления, причиненного ему Сципионом». Катону это показалось невыносимым, и он начал кампанию за уничтожение Карфагена.
Карфаген же в течение полувека вел себя по отношению к Риму как преданный союзник и не предпринял ни одной попытки проводить независимую внешнюю политику. Он поставил большое количество зерна в качестве дара во время войн с Македонией и с Антиохом. Несмотря на то, что к этому времени Карфаген уже восстановил свои крупные военные и торговые порты, он строго придерживался условий мирного договора. После битвы при Заме никто из карфагенских граждан не сделал никакой военной карьеры. У города не было ни армии, ни флота, ни ресурсов для их восстановления. К тому же, Карфаген не имел никакого желания снова бросить вызов Риму.
К этому времени неугомонному нумидийскому царю Масиниссе было почти 90 лет. Однако он не растерял своей энергии. Масинисса восхищался карфагенскими культурными ценностями и хотел, чтобы их приняли его подданные. Вместе с тем он стремился захватить карфагенские земли. По условиям мирного договора 201 года он имел право вернуть себе любую область за границами Карфагена когда-либо принадлежавшую Нумидии. Условия этого договора были выражены весьма неопределенно, и Масинисса постоянно вторгался в те владения, которые карфагеняне считали своими. Совет старейшин Карфагена многократно жаловался римскому сенату, который направлял своих посланников для разрешения спорных вопросов. Именно в такой группе посланников и оказался Катон. Они неизменно поддерживали царя или откладывали решение, независимо от того, кто был прав или виноват в каждом случае.
Вернувшись в Рим, комиссия стала утверждать, что этот город снова будет представлять угрозу безопасности республики. Однажды Катон говорил на эту тему с трибуны для ораторов на Форуме. Он специально распахнул тогу, и на пол упала крупная аппетитная карфагенская фига. «Земля, рождающая эти плоды, — сказал он, — лежит в трех днях плавания от Рима». С этого момента он заканчивал любую речь одной и той же фразой: «Praeterea censeo Carthaginem esse delendam» («Я также считаю, что Карфаген должен быть разрушен»). Но, говоря так, он руководствовался не только собственными предрассудками. Карфаген, расширяя свою торговлю, конкурировал с италийскими вино- и маслоторговцами, и италийские землевладельцы (а Катон был одним из них) страдали от этого. Но разумеется, личный интерес всегда прикрывается тогой патриотизма.
Политические противники Катона не соглашались с его мнением относительно роста могущества Карфагена. При этом они утверждали, что если у Рима не будет сильного и опасного врага, то он станет слабым и его постигнет разложение.
Тем не менее, все большее число римлян поддерживало Катона, и для этого у них были свои, более циничные причины. Они знали, что война может принести им значительную выгоду. Плутарх рассказывает историю богатого молодого римлянина, который организовал необычный пир. В центре стоял медовый пирог, своими очертаниями похожий на город. Римлянин сказал своим гостям: «Вот это — Карфаген, давайте, грабьте его». Рим становился жадным и безжалостным. Сенат тайно одобрил войну и ждал только повода, чтобы начать ее.
Развязку приблизили два события. В 151 году Карфаген заплатил последний взнос из числа требуемых выплат, «лишив» Римскую республику выгодного источника доходов. После этого совет старейшин Карфагена потерял терпение по отношению к Масиниссе, слишком далеко вторгшемуся в карфагенскую землю.
Карфаген создал армию, чтобы прекратить грабежи Масиниссы, и двинулся в наступление. Рим об этом не уведомили. Нумидийский царь загнал в угол и осадил карфагенские войска. Карфагенской армии, постепенно слабеющей от болезней и нехватки продовольствия, пришлось сдаться. По условиям перемирия карфагенянам разрешили уйти, взяв с собой только одну тунику на каждого. Во время выхода из осады нумидийская конница напала на беззащитных людей и уничтожила большинство из них. Из двадцати пяти тысяч человек в Карфаген возвратилась жалкая горстка воинов.
Когда члены сената узнали об этих событиях, они сразу же приступили к набору войска, не давая никаких объяснений. Говорили только, что необходимо «иметь возможность быстро использовать набранное войско соответственно обстоятельствам». Карфаген послал гонцов, чтобы объяснить причины войны, и предал смерти своих военачальников. Римляне, однако, не приняли объяснений. Один из сенаторов спросил, почему Карфаген осудил своих командиров не в начале войны, а в конце, когда они оказались разбиты? Этот вопрос остался без ответа. Посланники спросили, какой ценой они могут добиться прощения. «Если удовлетворите римский народ», — последовал неопределенный ответ. Второе карфагенское посольство умоляло дать ему точные указания. Сенат отослал его обратно со словами: «Вы хорошо знаете, что нам надо». И хотя Карфаген проиграл битву и был совершенно беспомощен, и к тому же делал все, чтобы сохранить мир, Рим объявил ему войну.
Карфагенские власти решили, что единственная их надежда — это безоговорочная капитуляция. В Рим пробилась третья делегация, которая узнала лишь то, что война уже объявлена. Тем не менее, сенат цинично принял капитуляцию и потребовал триста заложников-детей.
Рим не испытал никаких трудностей в наборе воинов для легионов, поскольку все понимали, что Карфаген не сможет победить, и воинов ждали богатые трофеи, сокровища и рабы. В 149 году армия из 80 000 пехотинцев и 4000 всадников пересекла море и высадилась в Африке. Консулы получили секретный приказ полностью разрушить Карфаген сразу же после его захвата. На сторону Рима встал крупный финикийский порт Утика, расположенный в 11 км от Карфагена, имевший большие гавани, удобные для причала судов и высадки войск.
Известие о вторжении потрясло карфагенское правительство. Оно снова отправило посланников просить мира, теперь уже в римский лагерь. Консулы потребовали от города полностью разоружиться. Карфагеняне исполнили это, и вскоре к римскому лагерю потянулись ряды повозок с оружием на 20 000 человек и множеством катапульт. Консулы похвалили карфагенян за то, что они до сих пор все так хорошо исполняли, и озвучили последний приказ сената: «Сдайте Карфаген нам, уйдите для нашего спокойствия из Карфагена, поселитесь в каком хотите месте вашей страны в восьмидесяти стадиях (около 15 км) от моря, так как этот город решено срыть до основания».
Карфагеняне ужаснулись этому требованию и отвергли его. Если их город должен погибнуть, они погибнут вместе с ним. Народ не сможет жить без главного элемента своего жизненного уклада — моря. Люди преобразились. Они забили камнями вернувшихся посланников и всех проримских политиков, которых смогли обнаружить. Карфагеняне также убили всех римских торговцев, которые, к своему несчастью, оказались в городе. Карфаген принял отчаянное решение — он будет сопротивляться Риму. Вооружившись мужеством, которое придавало им отчаяние, карфагеняне заперлись в стенах своего города, изготовили оружие почти из ничего и стали биться, не помышляя о сдаче врагу. Тройная линия городских укреплений, высокие стены и башни — все это создавало для осаждающих значительные трудности.
В течение двух лет все попытки изумленных римлян разбить обезумевшего противника оканчивались ничем. С точки зрения римлян единственный славный эпизод войны был связан с доблестным и дальновидным Сципионом Эмилианом, который в свои 35 лет занимал должность военного трибуна. Среди прочего он заставил отступить карфагенскую нумидийскую конницу.
Два старика — Катон и Масинисса, — на которых лежит почти вся ответственность за начало этой войны, умерли еще до того, как стал известен ее исход. Оба они очень хорошо отзывались о молодом Сципионе. Несмотря на свою неприязнь к роду Сципионов и постоянные нападки на его деда, Сципиона Африканского, Катон, увидев молодого Сципиона, признал его талант. Он способствовал, чтобы Сципиона выбрали консулом и командующим армией, несмотря на его молодой возраст, который формально не позволял занимать эту должность. Нумидийский же монарх, стремясь защитить свое царство, завоеванное с таким трудом, передал его трем своим сыновьям, велев им слушаться Сципиона, как бы он ни разделил между ними земли и власть.
В 147 году у Сципиона оказалась верховная власть (imperium). Он усилил дисциплину в своих войсках и вместо обучения стал проводить нападения на городские стены. Он полностью блокировал город, построив укрепления на перешейке, соединявшем его с материком, и проложив в море длинную насыпь, закрывавшую вход в гавань. После этого падение Карфагена стало только вопросом времени.
Когда в городе осталось совсем мало продовольствия, карфагенский главнокомандующий, Гасдрубал, присвоил себе диктаторские полномочия.
Перед решающим нападением Сципион провел обряд эвокации (evocatio), как когда-то Камилл сделал перед разрушением города Вейи. В ходе обряда он призвал карфагенские божества покинуть свои храмы и переселиться в новые святилища в Риме. Теперь Карфаген стал «безбожным» городом, с которым можно было делать все, что угодно. После этого легионы прошли от римской насыпи к самому высокому месту города — Бирсе. Сципион приказал поджигать и разрушать здания, чтобы освободить место для наступления пехотинцев. Борьба продолжалась и днем, и ночью, почти целую неделю. Часть воинов сгребала с улиц мусор, трупы и даже раненых. Наконец, из Бирсы вышли люди и призвали Сципиона проявить милосердие к оставшимся в живых. Консул согласился, и из города вышли 50 000 обессиленных и голодных мужчин, женщин и детей. Их судьба теперь будет решаться на рынках рабов.
В городе оставались около 900 римских перебежчиков, которым отказали в прощении. У них не было никакого выбора, кроме как стоять насмерть. Они заняли храм бога исцеления, Асклепия, стоявший на отвесной скале и очень хорошо защищенный. Там же укрылся и Гасдрубал со своей семьей.
Гасдрубал понял, что его положение безнадежно, и незаметно проскользнул через римские боевые порядки. Сципион принял его сдачу и показал его перебежчикам. Увидев Гасдрубала, они стали осыпать Сципиона проклятиями и подожгли храм. Жена Гасдрубала имела более строгие принципы, чем ее муж. Она зарезала своих детей, бросила их в огонь, а затем шагнула туда сама. Перебежчики также сожгли себя заживо.
Когда сопротивление прекратилось и война закончилась победой, Сципион обозрел весь город и залился слезами, подобно Марцеллу в Сиракузах. Долгая и величественная история Карфагена завершилась. Неужели и Рим когда-нибудь постигнет та же самая участь? Он обратился к своему другу, историку Полибию, стоявшему вместе с ним, строками Гомера из «Илиады»:
Знаю и сам хорошо, — и сердцем, и духом я знаю:
День придет, — и погибнет священная Троя. Погибнет
Вместе с нею Приам и народ копьеносца Приама.
Однако вспышка благородных чувств не удержала победоносного военачальника от разрушения Карфагена до основания и торжественного проклятия того места, где когда-то возник этот город, которое отныне должно будет стать пастбищем для овец. Карфаген сровняли с землей, а его территория стала римской Африканской провинцией. Римляне того времени требовали, чтобы на этом месте никогда уже больше не строили города. Однако сто лет спустя был основан Новый Карфаген — теперь уже римский. Старые карфагеняне, потомки финикийцев, навсегда исчезли с лица земли.
Героической защитой своего родного города карфагеняне заслужили сочувствие и восхищение всех последующих поколений, а война Рима против Карфагена рассматривается как трусливое и недостойное деяние. У римлян не было никакого реального оправдания за Третью Пуническую войну, и еще меньше причин было для уничтожения города. Они очень любили с усмешкой говорить о «пунической верности» (Punica fides), однако их собственная репутация справедливого и честного партнера во 2 веке до н.э. оказалась изрядно подмоченной. Видимо, они и сами понимали, что совершили. Не случайно римляне стали переписывать свое легендарное прошлое, пытаясь восстановить свое доброе имя.
Первые истории Рима были написаны на греческом языке. Так они завоевали себе доверие у греков и доказали, что не являются варварами и обладают всеми достоинствами цивилизованной жизни. Катон стал первым, кто написал историю Рима на латыни. Она называлась «Начала» (Origines). Это был объемный в семи книгах, которые, к сожалению, не дошли до нашего времени. На основании того, что известно об этом труде, и по сохранившимся фрагментам можно сказать, что «Начала» представляли собой грандиозный опыт коллективного самооправдания. Человек, который постоянно призывал к разрушению Карфагена, на первый план своего труда выдвинул типичные римские достоинства: доблесть, законопослушание, честность, уважение к семье, государству и богам.
Первым векам существования Рима посвящена только одна книга, а события первой половины 2-го века до рокового 149 года занимают целых две. Такое подробное описание недавнего прошлого давало возможность автору объяснить, оправдать и восхвалить победу Рима, приведшую к геноциду. Автор представил список семи обязательств Карфагена перед Римом, которые он, по мнению автора, нарушил. Карфагенская версия событий практически не рассматривалась.