19 января 1343 года умер король Роберт Неаполитанский, не оставивший наследников мужского пола, и трон перешел к его внучке Иоанне. Эта смерть дала себя почувствовать и в Риме, поскольку Орсини, Колонна и Гаэтани были вассалами неаполитанской короны. Совсем незадолго до этого в городе вспыхнули очередные беспорядки, приведшие к очередной революции. Снова был свергнут сенат и установлено правление Тринадцати. Правители поспешили оправдаться перед папой, и в январе 1343 года в Авиньон депутатом от народа направился юный нотариус из простолюдинов Кола ди Риенци. Молодой человек давно был врагом аристократов, убивших одного из его братьев, и замышлял избавить город от их тирании, а заодно и приобрести славу самому.
Будучи искусным оратором, Кола успешно выполнил свою миссию, выступив перед папой и кардиналами. Климент VI без придирок принял вновь предложенную ему народом власть, пообещал посетить город и издал буллу о праздновании Юбилея в 1350 году. Речи Колы произвели на папу столь приятное впечатление, что ему, несмотря на плебейское происхождение, было позволено находиться при папском дворе, где он мог видеться с Петраркой и обмениваться с ним фантастическими идеями о восстановлении Рима.
Смелое поведение Колы в Авиньоне стало известно в Риме и навлекло на него ненависть городских магнатов, так что новые сенаторы Матфей Орсини и Павел Конти выступили против него с процессами, отмененными, правда, папой. В Коле Климент увидел человека, который мог быть полезен ему в Риме. Бедный плебей попросил у папы должность нотариуса городской казны с ежемесячным содержанием в пять флоринов золотом и получил ее в сопровождении самого лестного признания своих доблестей и познаний. Это было 13 апреля 1344 года. А после Пасхи новоутвержденный нотариус вернулся в Рим, где началась его головокружительная карьера.
Явившись в Рим любимцем папы и отмеченный ненавистью магнатов, Кола сразу приобрел влияние у горожан. Захваченный идеей о возрождении величия Древнего Рима и убежденный в своем призвании стать освободителем города, он начал тайно собирать единомышленников и готовить революцию.
Городские усобицы к этому времени приобрели такой размах, что назначаемые папой сенаторы отказывались вступать в должность. Лишь защищенный благосклонностью понтифика Кола будоражил фантазию народа аллегорическими картинами, появляющимися на стенах зданий, и страстными речами, в которых переплетались прошлое и настоящее города.
Бароны, поначалу, видели в странном нотариусе лишь неопасного энтузиаста. Иоанн Колонна даже пригласил его для произнесения речей к себе на банкет. Знатные синьоры разразились смехом, когда он однажды сказал: «Когда я сделаюсь властелином или императором, то этого барона велю повесить, а тому отрубить голову», и пальцем указал на гостей. В Риме он слыл за дурака, и никто не предчувствовал, что дурак этот вскоре будет обладать страшной властью сносить с плеч головы римских аристократов.
На стенах появлялись новые аллегории, и пока Рим был занят рассуждениями о этих предзнаменованиях, Кола составлял заговор, в котором принимали участие как граждане среднего достатка, так и богатые купцы. Их тайные собрания происходили на Авентине. Здесь и был составлен и скреплен клятвой практический план низвержения баронов.
Ко времени осуществления этого плана страдания народа стали невыносимыми. Власти не существовало. Повсюду происходили схватки. Грабили и душили даже паломников. Духовенство ничем не уступало знати в разбое. Право принадлежало только мечу, а защита состояла лишь в самообороне с родственниками и друзьями. В мае 1347 года начальник римской милиции Стефан Колонна отбыл под Корнето для сбора урожая пшеницы, и Кола де Риенци поспешил воспользоваться отсутствием в городе этого могущественного барона. В свой замысел он посвятил духовного викария папы, орвиетского епископа Раймунда, и получил не только одобрение последнего, но и его участие.
19 мая герольды разъезжали по городу и приглашали народ явиться без оружия на Капитолий, как только сигнал к этому будет дан колоколом. Около полуночи Кола отстоял троицкую обедню в Сант Анджело ин Пескериа, где собрались заговорщики, а утром вышел из церкви, весь в латах, лишь с обнаженной головой. Перед ним несли три большие хоругви: красно-золотое знамя свободы с изображением Рима, белое знамя правосудия с меченосцем Святым Павлом и знамя мира со Святым Петром. Четвертую хоругвь, Святого Георгия, из-за ее ветхости несли в ящике на копье.
Открылась революция процессией к Капитолию. Рядом с Колой шествовал папский викарий, и оба они поднялись в капитолийский дворец. Кола взошел на ораторскую кафедру, откуда увлекательно говорил о рабстве и освобождении Рима и свидетельствовал о своей готовности пожертвовать жизнью из любви к папе и ради спасения народа.
Один из заговорщиков, из рода Манчини, прочел ряд декретов: о том, что каждый убийца будет наказываться смертью, каждый ложный истец — карой ответчика; о повинности каждого городского квартала выставлять 100 человек пеших, 25 конных, из которых каждый будет получать от государства щит и жалованье; об уплате пенсии оставшимся после павших за отечество; о поддержке со стороны государства вдов и сирот, монастырей и благотворительных учреждений; об охране купцов сторожевым судном на римском побережье; об употреблении публичных пошлин на благо народа; об охране всех замков, мостов и ворот ректором народа; о не владении ни одним аристократом крепостями; об обязании баронов держать безопасными улицы, не укрывать бандитов и доставлять в Рим пшеницу; о заведении в каждом квартале хлебного магазина.
Эти прекрасные законы были приняты парламентом с бурным одобрением. Он признал за Колой полную синьорию над городом, неограниченную власть заключать войну и мир, карать, назначать на должности и издавать законы. Новый диктатор тут же благоразумно потребовал назначения себе в товарищи викария папы, чем обеспечил народному правительству санкцию понтифика. Пораженные сенаторы бежали, многие магнаты покинули город, и при этом не была пролита ни единая капля крови.
На другом парламенте Кола, человек из народа, принял титул трибуна, желая восстановить этим славу старого трибуната. Случайно над собравшимся народом пролетела белая голубица, и Кола заявил, что ее появление было знаком соизволения свыше на возведение его в трибуны. Идея трибуната была освящена древностью и понятна всем, поэтому Кола мог взять этот титул, не порождая вспышек возмущения. Однако он расширил традицию и назвал себя «Николай, властью всемилостивейшего Господа Нашего Иисуса Христа, Строгий и Милостивый, трибун свободы, мира и правосудия и светлейший освободитель священной римской республики».
Аристократы оказались застигнутыми врасплох. Стефан Колонна поспешил из Корнето в город, но уже не мог сделать ничего. Трибун послал ему приказание покинуть Рим. Стефан разорвал бумагу и воскликнул: «Если этот дурак разозлит меня еще сильнее, то я прикажу выбросить его из окон Капитолия». Колокол забил набат, разозленный народ нахлынул с оружием, и Стефан бежал из своего дворца в Палестрину в сопровождении одного лишь слуги.
Трибун заточил всех магнатов в их имениях, занял все замки и мосты города и строжайшим правосудием навел ужас на аристократию. Удостоверившись в полном обладании властью, он потребовал знать на поклон в Капитолий. Как некогда по приказу Иакова Арлотти, робко явились магнаты, в числе которых был даже сам младший Стефан Колонна с сыновьями, Райнальд и Иордан Орсини, Савелли Анибальди и Конти. Они присягнули законам республики и поступили ей на службу. Явились на поклон к трибуну и коллегии судей, нотариусы и цеха. Таким образом, последовало признание его правительства всеми сословиями.
После этого Кола письмами оповестил все общины Италии, императора Людовика и французского короля о своем вступлении в правление Римом, чего не происходило ни при одном предыдущем перевороте. Он призывал города Италии свергнуть тиранов и заключить национальное братство, а к 1 августа прислать в Рим депутатов на национальный парламент. Так впервые был высказан великий план образовать из Италии конфедерацию во главе с Римом.
Все учреждения и должности в городе, за исключением сенаторов, были сохранены. Для себя Кола «потребовал» лишь трехмесячного нахождения в должности, но римляне тут же поклялись скорее погибнуть, чем расстаться с его правлением. Для защиты власти была сформирована вооруженная сила из 390 всадников, кавалеротти, и 13 подразделений пешей милиции, по 100 человек в каждом. Для личной охраны Колы было набрано и вооружено копьями 100 юношей из его квартала Регола. Эта стража всюду предшествовала проезжавшему по Риму в белой шелковой, с золотой опушкой, одежде, на белом коне, с развевающейся над головой королевской хоругвью сыну тибрского трактирщика.
Карал Кола без лицеприятия. На Капитолии был даже повешен бывший сенатор Мартин Стефанески, племянник двух кардиналов, преступление которого состояло в ограблении потерпевшего крушение корабля. Эта казнь навела смертельный ужас на знать, дворцы которой перестали быть убежищем для преступников. Неправедные судьи с высокими колпаками, на которых были прописаны их беззакония, выставлялись у позорного столба.
Было запрещено употребление титулов дон и доминус, в отношении знати. Отныне господином должен был именоваться лишь папа. Запрещалось выставление на стенах домов баронских гербов. Загороди, которыми знать окружила свои дома, подлежали сносу, а использованное в них дерево направлялось на реставрацию сенатского дворца. Более того, каждый бывший сенатор должен был внести на эти работы по 100 гульденов золотом.
Строгие налоговые сборы наполнили городскую казну. Ставшие безопасными дороги оживились торговлей. Землепашцы снова могли заниматься своим трудом без оружия, а паломники свободно лицезреть святыни Рима. Народ увидел в своем трибуне, а по факту — диктаторе, богоизбранного человека, и никто пока не осуждал его помпезные проезды по городу в окружении многочисленной свиты.
Папа сначала был напуган переворотом, но скоро успокоился. Вернувшийся из Авиньона посол даже привез Коле подарок — инкрустированный серебром ларец, на крышке которого были изображены гербы Рима, трибуна и папы. Благосклонность Климента VI укрепила радостные настроения в городе. Стали прибывать и приглашенные на национальный парламент депутаты от итальянских городов. Капитолий, казалось, превращался в политический центр Италии, а Рим начинал преисполняться самомнения.
Лукка и Флоренция, Сиена, Ареццо, Тоди, Терни, Пистоя и Фолиихио, Ассизи, Сполето, Риэти и Амелия называли трибуна пресветлым государем и отцом и высказывали надежду, что реформа в Риме послужит благу Италии. Все города Кампаньи и Маритимы, Сабины и римской Тусции воздали честь Капитолию торжественными посольствами. Враждующие партии являлись с самых отдаленных окраин перед судейским креслом трибуна, ища его суда и своего права. Всюду поверили в возможность воскрешения римской республики в ее прежнем блеске.
Петрарка из Авиньона восторженно приветствовал трибуна и римский народ. В своем новом стихотворении он провозглашал славу Колы, называл его новым Камиллом, Брутом и Ромулом, а самих римлян — лишь отныне истинными гражданами и увещевал их считать своего освободителя послом Божиим. Восторженное сочувствие чествуемого во всем мире гения воспалило фантазию Колы и утвердило его во всех его мечтаниях. Он приказал прочесть письмо Петрарки в парламенте, где оно произвело глубокое впечатление. Это была счастливейшая пора Колы, когда он блистательно царил перед лицом всего света на Капитолии.
Трибун подчинил себе всех непокорных магнатов. Часть людей из дома Орсини даже поступила на службу республике. Не покорился лишь префект города и тиран Тусции Иоанн де Вико, ставший в 1338 году через братоубийство еще и тираном Витербо. Кола объявил его вне закона, лишил префектуры, парламентским постановлением назначил префектом себя и стал готовиться к войне. Иоанн де Вико полагался на свое могущество и на ломбардские наемные войска. Трибун же обратился за помощью к Флоренции.
Союзная помощь от Флоренции и Сиены прибыла слишком поздно, но Перуджия, Тоди и Нарни усилили римскую милицию до 1000 всадников и 6000 пехотинцев. Этим войском командовал Николай Орсини из замка Сант Анджело, и оно с конца июня опустошало край Витербо. Префект пал духом, 16 июля прибыл в Рим, смиренно повергся перед Колой, присягнул законам республики и получил от нее префектуру как вассал. Так эта знаменитая должность, сначала жалуемая императором, а затем папой, теперь стала леном народа.
Зрелище могущественного тирана Тусции в публичном парламенте у своих ног внушило Коле чувство королевской власти. Он как император воздал хвалу триумфально вступившему на Капитолий войску. Достигнутые успехи были действительно велики, поскольку распространили власть республики на всю римскую Тусцию, и под их влиянием Кола начал издавать ряд смелых декретов для возвращения городу Риму его прежних прав. Причем декреты эти оказались направленными не только против знати, но и против церкви и империи.
Все истинные и поддельные привилегии Святого престола, начиная с дара Константина, равно как и все титулы и права императорской власти, были тем самым признаны недействительными, и лишь один римский народ объявлен источником власти. Не столько, конечно, вследствие этих декретов, сколько под впечатлением покорности префекта часть замков римского герцогства немедленно сдалась трибуну и признала себя вассалами римского народа. Мечты превращались в реальную силу.
Приближалось 1 августа, дата, назначенная Колой для национального парламента, и в Рим уже прибыли посольства из 25 городов. Идея объединения Италии была достойна великого государственного деятеля и вполне могла осуществиться на практике, если бы Кола действительно оказался таким деятелем. Дело в том, что для объединения в то время сложились весьма благоприятные обстоятельства. Папа и император находились далеко, империя практически прекратила свое существование, Неаполь после смерти Роберта пребывал в анархии, а римская знать подавлена. При этом воодушевление свободой, подъем самосознания нации и престиж Рима распространились на самые отдаленные районы.
Кола ди Риенци, однако, не был великим государственником. Он был логичен в своих теориях, но весьма непрактичен при столкновении с реальной жизнью. Его программа оказалась слишком смелой для него самого. Кроме того, рассудком Колы завладело тщеславие. В результате целью созыва парламента было объявлено коронование трибуна и возведение его в рыцари.
Вечером 1 августа трибун со своей свитой вступил в крестильную часовню Латеранской базилики и там погрузился в античную ванну, в которой, по легенде, крестился император Константин. После омовения он, в белых одеждах, возлег на приготовленное ложе и предался сну. Утром, переодевшись в парчу, Кола занял юбилейную ложу базилики. Здесь синдик от народа и представители магнатов опоясали его мечом и поясом и надели на него золотые шпоры. Отныне Кола стал именоваться кандидатом Святого Духа, рыцарем Николаем, строгим и милостивым освободителем города, ревнителем Италии, доброхотом земного шара, трибуном Августом.
После краткого обращения к народу трибун приказал нотариусу Капитолия прочесть с ложи заранее приготовленный декрет — изумительную фантазию гениального безумия. Декрет гласил, что Кола, приняв омовение в ванне достославного императора Константина во славу Бога Отца, Сына и Святого Духа, князя-апостола и Святого Иоанна, в честь церкви и папы, на благо Рима, святой Италии и мира, движимый желанием излить дар Святого Духа на город и на Италию и подражать великодушию прежних императоров, объявляет следующее:
— народ римский, согласно уже объявленному судейскому постановлению, оказывается в полном еще обладании юрисдикцией над земным шаром, как и в древности, а все, произведенные в ущерб этого авторитета привилегии уже отменены;
— в силу дарованной ему диктатуры провозглашает он, чтобы не утаивать дар милости Духа Святого, город Рим столицей мира и основанием христианства и вместе с тем дарует всем городам Италии свободу и права римского гражданства;
— имперская монархия и избрание императора принадлежат городу Риму и итальянскому народу; согласно сему он вызывает всех прелатов, избранных императоров, курфюрстов, королей, герцогов, принцев, графов, маркграфов, народы и города, изъявлявших какие-либо притязания на вышеуказанное избрание, впредь до наступающего Троицына дня, явиться в святом Латеране перед ним и перед уполномоченным папы и римского народа с доказательством их прав, иначе он поступит против них по пути права и наития Святого Духа.
Римляне, привыкшие к любым зрелищам, преподносившимся им императорами, папами и магистратами, не способные уже отличить высокое от смешного и проникнутые догматом вечного мирового владычества Рима, не находили ничего смешного ни в этом эдикте, ни в фигуре больного трибуна. Напротив, они неистовым ревом выражали ему свое одобрение. Лишь викарий папы был поражен. Прослушав эдикт, озадаченный епископ стоял, по выражению наивного биографа Колы, как деревянный столб. Он приказал от имени папы выставить протест, но грохот литавр заглушил голос протестовавшего нотариуса.
Дневные торжества закончились роскошным банкетом в Латеране, где епископ Раймунд, пируя возле того самого трибуна, против безрассудства которого только что протестовал, осквернил тем мраморный стол папы. Чужеземные посланники, магнаты и граждане пировали за другими столами, а народ ликовал перед Латераном. Народные зрелища и турниры продолжались и на следующий день, и Рим с давних времен не переживал подобного празднества. Послы привезли трибуну драгоценные дары и даже бароны и римские граждане поднесли ему подарки.
2 августа Кола отпраздновал день единения Италии на Капитолии. Послам городов, в знак обручения их с Римом, были надеты на палец золотые кольца и розданы знамена с эмблемами. Приняты эти символы были лишь под условием сохранения прав республик. После этого были отправлены гонцы к папе, королям и германским князьям. Все эти символические, почти театральные, сцены заменили собой отсутствие каких-либо практических результатов парламента.
Еще некоторое время после своего стремительного взлета Кола ди Риенци, не совершивший ни великих деяний, ни военных подвигов, продолжал пользоваться непреодолимым престижем имени Рима и принимать посольства от итальянских республик и европейских королей. Один лишь страх удерживал его от провозглашения себя римским императором. Но изобретательность подсказала ему другую идею — короноваться шестью коронами, как, по его мнению, короновались народные трибуны древнего Рима. Причем часть предназначенных для этой церемонии венков он приказал сплести из кустов, росших на триумфальной арке Константина.
Приор Латерана подал ему первую корону из дубовых листьев и сказал: «Возьми этот дубовый венок, поскольку ты освободил от смерти граждан». Приор Святого Петра дал ему корону из плюща и сказал: «Возьми плющ, поскольку ты любишь религию». Миртовую корону подал декан Святого Павла со словами: «Прими мирт, поскольку ты уважал службу и науку и презирал скупость». С подобными же словами возложил на него корону из лавра аббат Святого Лаврентия. Пятую корону, из оливковых ветвей, подал Коле приор Санта Мария Маджоре и сказал: «Сын смирения, прими оливковый венец, поскольку ты кротостью преодолел гордыню». Шестая корона была серебряная. Ее и скипетр поднес трибуну приор Святого Духа со словами: «Светлейший трибун, получи дары Святого Духа вместе с короной и скипетром и прими также и духовную корону».
Тщеславие лишило Колу рассудка. Он стал казаться себе великим как античный герой и не стеснялся уподоблять себя Христу поскольку, подобно ему, на 33-м году жизни совершил свои подвиги и освободил Рим от тиранов. Один праведный монах, услышав святотатственное хвастовство человека, которого до того сам чтил, как посланника неба, скорбно посмотрел на него из-за угла церкви и горько заплакал.
Трибун возвестил о новых законах, воспрещающим императорам и князьям вооруженный доступ в страну без дозволения папы и римского народа и отменяющих употребление ненавистных названий партий гвельфов и гибеллинов. Вот только как он мог добиться их исполнения? Не имея ни малейшего таланта полководца, он был вынужден обращаться к аристократии, которой совершенно не доверял.
Трибун знал, что аристократия составила против него заговор и пришел к мысли одним ударом покончить со знатнейшими ее представителями. 14 сентября они явились на банкет в Капитолии по приглашению Колы. Здесь эти гости, пять Орсини и двое Колонн, были закованы и отведены в темницу. Наутро монахи из Санта Мария ин Арачели начали готовить кающихся узников к смерти. Волнующийся народ ожидал казни знатнейших аристократов города, но благоразумные граждане удержали Колу от крайностей.
Мечтатель, от мановения руки которого зависели жизнь и смерть Колонн и Орсини, взошел на кафедру и объявил собравшемуся народу, что милует раскаивающихся баронов, после чего они присягнули законам республики. 17 сентября они разъехались по своим замкам, убитые смертельным страхом и стыдом и полные желания отомстить плебею, сыгравшему с ними столь унизительную шутку. Трибун не запятнал себя бесполезным пролитием крови, но в глазах одних заслужил себе ненависть, а других — презрение.
Теперь против Колы решил выступить и папа. Титул трибуна, посвящение плебея в рыцари, приглашение городов на торжество коронования, взимаемая с папских патримоний дань, идеи единства и братства Италии и величества римского народа вывели из себя Климента VI. Все кардиналы, особенно родственники Орсини и Колонн, при авиньонском дворе требовали процесса против Колы ди Риенци, совершенно вытеснившего папского викария Раймунда.
Уже 7 октября легату Бертран де Дё, находившийся в то время в Неаполе, получил полномочия сместить Колу и назначить новых сенаторов. Римлянам же он должен был дать срок для отречения от Колы под страхом интердикта. Более 70 римских аристократов получили письма, приглашавшие их во всем повиноваться уполномоченному легату.
Услышав о враждебном настроении в Авиньоне, Кола отправил Клименту VI послание, в котором перечислял все свои заслуги, оправдывал свои действия и жаловался на намерение папы наградить его добрые дела уголовными процессами, когда было достаточно одного гонца, чтобы побудить его к сложению своей должности.
Первыми за оружие взялись жаждущие мести бароны. Оба Орсини, Ринальдо и Иордан, перебрались в замок Марино и назначили его сборным пунктом противников Колы. Трибун объявил их вне закона и велел нарисовать на Капитолии вниз головами как изменников. Орсини ответили набегами до ворот Рима. Тогда в октябре Кола с 800 всадниками и 20 000 пехотинцев выступил на Марино и подверг окружающую замок местность жестокому опустошению.
В это время легат Бертран прибыл в Рим и потребовал явки к нему Колы. Трибун утопил в местной реке обоих Орсини, снял осаду замка и направился в город. Здесь он приказал снести дворец Орсини у Сан Цельсо и вместе со своими всадниками въехал в Ватикан. С головы до ног закованный в латы, с серебряной короной трибуна на голове, он появился перед Бертраном и спросил, чем может служить? Легат ответил, что имеет от папы некоторые поручения. Повысив голос, Кола поинтересовался, в чем заключаются эти поручения, и легат замолчал. Тогда трибун презрительно повернулся к папскому посланнику спиной, вскочил на коня и снова отправился к Марино.
К своему несчастью, замок он взять не смог. Народ снова был истощен нуждой и военными потерями, а часть кавалеротти, не получая жалованья и недовольная Колой, уже вела тайные переговоры с аристократией. Стефан Колонна со своей семьей и друзьями при содействии папского легата собрали 600 всадников и 4000 пехотинцев. Коле 300 всадников прислал Людовик Венгерский.
Битва разгорелась утром 20 ноября 1347 года у ворот Святого Лаврентия. Прорвавшиеся было в город бароны получили жестокий отпор. Более 80 великих и знаменитых сеньоров, среди них и Стефан Колонна, не пережили это утро. Власть великих родов, долго управлявших республикой, была сломлена навсегда. Трибун, испытавший жуткий страх при виде первого блеска оружия, теперь с триумфом провел свои дружины на Капитолий. Он сочинил фантастические известия о победе, и гонцы понесли их по городам Италии.
И вот теперь, вместо того чтобы вслед за победой быстро появиться перед Марино, Кола начал устраивать зрелища и триумфы. На следующий день после битвы он привел своего сына Лоренцо на место, где пал Стефан Колонна, и в кровавой луже посвятил его в рыцари. Этот поступок вызвал презрение окружающих. Рыцари отказались служить трибуну, а знать покинула его двор. Выходец из народа превратился в распутного тирана. Он начал вымогать деньги и расточать их. Народ роптал, и Кола больше не решался созывать его.
Во главе аристократии теперь встали Лука Савелли и Счиаретта Колонна. Их поддержал легат Бертран, призывавший на помощь города Умбрии и Тосканы. Когда же легат пригрозил Коле отлучением и процессом за ересь, трибун окончательно утратил мужество. Он снова принял папского викария в сотоварищи и объявил о своей покорности папе, отменив все свои декреты о римском величии и вызов имперских князей.
Однако римляне уже не хотели подчиняться папскому правлению. Увидевший себя в опасности викарий удалился из города 11 декабря, и Кола снова оказался единодержавным регентом. Вопрос решился приближавшимся юбилейным годом. Папа мог лишить римлян этого праздника, и им пришлось делать выбор между жертвенной свободой и изобильной покорностью. Больное воображение теряющего рассудок Колы уже видело восставший город.
Он сложил знаки своего трибуната, серебряный венок и стальной скипетр, на алтарь Санта Мария ин Арачели и простился с друзьями. Никто не удерживал бывшего трибуна. С вооруженным конвоем он спустился с Капитолия и заперся в замке Святого Ангела. Весь Рим был глубоко поражен. Неожиданный и бесшумный конец семимесячного правления Колы состоялся 15 декабря 1347 года. Среди глубокой заброшенности народный трибун устроил римлянам классический карнавальный спектакль и в блестящем триумфальном кортеже нарисовал перед ними величие античного мира. Спектакль закончился, и пришло время возвращения жаждущей мести аристократии.
Однако отъезд Колы с Капитолия стал для баронов настолько неожиданным, что они просто усомнились в нем и решились вступить в город только три дня спустя. Следует отдать им должное — они не стали преследовать родственников бывшего трибуна и осаждать укрывший его замок. После них в город въехал Бертран де Дё, вступивший в обладание Римом от имени папы. Он отменил все декреты трибуна, восстановил прежний образ правления и поставил сенаторами Бертольда Орсини и Луку Савелли.
Организовав городское управление, легат отбыл в Монтефиасконе, объявил Колу вне закона, как еретика и мятежника, и вызвал его на свой трибунал. Тем не менее, друзья Колы были еще многочисленны, а знать не успела оправиться от потерь, и трибуну долгое время удавалось скрывать свое местонахождение, то исчезая из замка, то снова появляясь в нем. В начале марта 1348 года он и вовсе покинул Рим, направившись в Неполь, куда в январе вступили войска венгерского короля, бывшего союзником Колы. Далее след беглеца на некоторое время совершенно потерялся.
Далее: Средневековье. 14 век. 1348-1354. Юбилейный год и «второе пришествие» Колы ди Риенци.
Назад: Средневековье. 14 век. 1313-1342. Иоанн XXII и Людовик Баварский. Петрарка в Риме.
Автор публикации
